Бумажный Тигр 3
Шрифт:
Тварь, отчаянно полосующая когтями пустоту, коротко взвыла, выгнулась дугой, так, что скукожившийся кожаный лоскут на ее шее, удерживаемый бечевкой, едва не оторвался. А потом какая-то сила сдавила ее с двух сторон, будто двумя глыбами совершенно прозрачного хрусталя, сдавила так, что изогнутые сухие кости мгновенно подломились, не выдержав страшного напряжения. Ребра полопались одно за другим, длинные ноги переломились пополам. Тварь словно оказалась в прозрачном ящике, пространство которого быстро уменьшалось. Сухая плоть сплющивалась под чудовищным весом невидимых плит, позвоночник с хрустом сминался, отчаянно выставленные лапы тщетно полосовали пустоту, сами быстро ломаясь и сдавливаясь. Какой-то миг она превратилась в куб из обломков конечностей, и куб этот стал стремительно уменьшатся, дробя и сминая
В одном этот страшный процесс был милосерден – он длился совсем недолго. Когда Лэйд вновь взглянул в окно, тварь безмятежно плыла в пустом пространстве, отдаляясь от здания, безропотная и спокойная в своем новом обличье – серый шестигранный куб из сплющенной плоти, размерами вполне подходящий для того, чтобы храниться в табакерке.
Лэйд сплюнул вслед ему. Не удивившись тому, что плевок, едва только удалившись на фут от проема, вспыхнул, точно подожженный магний, и превратился в стеклянную брошь.
– Слишком быстро… - пробормотал он, - Ты забыл свое выходное пособие, приятель.
Шутить не хотелось, но Лэйд хранил эту привычку, бережно, как изнемогающий от жажды хранит последний глоток затхлой воды в своей ржавой, пробитой пулями и камнями, фляге. Иногда придумывать подходящую моменту остроту было непросто, но Лэйд старался не забывать этого ритуала. Иногда только подобные привычки и отделяют человека от животного.
Однажды, когда в Хейвуд-Тресте зашел разговор о философском отношении к существованию и о том, как подобает джентльмену держать себя перед лицом неминуемой смерти, Скар Торвальдсон, беспечный гуляка, баламут и владелец лавки скобяных товаров, заметил, опрокинув две рюмки хорошего рома с имбирем по рецепту доктора Фарлоу – ни в коем случае не переставать шутить. Он утверждал, что его дед, звавшийся Бенджаменом Роуленсом, был тем самым Роуленсом, рулевым с протараненного кашалотом «Эссекса»[3], который пережил кораблекрушение и на протяжении многих дней влачил существование на утлом вельботе вместе с прочими членами команды. Когда провизия кончились, изнемогающие от голода люди принялись за самое страшное, что только может вообразить человеческий разум, подвергнутый мукам – за каннибализм. Члены экипажа тянули утром соломинки чтобы определить, кому из них суждено стать ужином, а вытянув короткую – безропотно встречали свою участь. История была совершенно жуткая, тем с большим удовольствием ее смаковали в тогдашних газетах. «Человек не может долгое время смотреть смерти в глаза, - наставительно заметил Скар Торвальдсон, примериваясь к третьей рюмке рома, - Такое напряжение очень быстро сводит его с ума. Мой дед, тот самый Роулинс, говорил, что в самом скором времени они с приятелями научились различать, кто умрет следующим. И поверьте, это был не тот, кто ел меньше других или становился вял, а тот, кто переставал шутить. Как только тебе изменяет чувство юмора, значит, все прочие чувства давно тебе изменили, а рассудок с трудом теплится в черепушке!»
***
Лэйд сплюнул в окно, вслед уносящимся прочь останкам неведомой твари. Каждая следующая шутка давалась ему все с большим трудом. Еще немного, подумал он безрадостно, и придется открывать сундук со старыми шутками, которые я откладывал про запас с прошлого года, пересыпая нафталином и гвоздикой. Надеюсь, они не отсырели и не пришли в негодность…
Лэйд выругался сквозь зубы. Чертова тварь, унесшаяся через оконный проем, причинила ему даже больше убытков, чем он думал. Убравшись прочь, чтобы слиться с демоном каждой клеткой своего искаженного тела, она заодно унесла застрявший в ее теле резак для бумаги, служивший Лэйду оружием на протяжении долгого времени. Резака было особенно жаль. Тяжелое пятнадцатидюймовое лезвие не отличалось ни изяществом, ни легкостью, однако отлично выполняло роль тяжелого тесака. Лишиться его было досадно.
Лэйд со вздохом поднял копье, уцелевшее в схватке. Он сам сделал его из деревянного торшера, вогнав в основание тяжелый, выломанный из стены, гвоздь, но полагаться на него в серьезном деле не стоило – это оружие не внушало ему надежды. Кроме того, у него был существенный изъян, куда более существенный, чем неудобное для броска
Но больше всего заботило его не оружие. А бутылка, торчащая в груде мусора, от которой он не мог оторвать взгляда. Отброшенная ногой твари, она к облегчению Лэйда не разбилась и даже сохранила большую часть своего содержимого.
Это опять может оказаться азотная кислота. Или чистый спирт, как позавчера. Или ртуть. Нечеловеческая фантазия демона подчас заставляла его наполнять бутылки самыми разными жидкостями, лишь малая часть из которых годилась для употребления.
Лэйд встряхнул бутылку и понюхал. Эта жидкость не была вином, она уже прошла трансформацию, но он и не надеялся обнаружить вино. Довольно будет и того, если она не окажется ядом. Жажда ворочалась в груди тяжелой слизкой жабой, высушивая слизистую и превращая слюну в смолу.
Из-за сильнейшего запаха аниса и миндаля жидкость напоминала какую-то аптечную микстуру. Сделав глоток, едва не заставивший его застонать от наслаждения и выпить залпом все содержимое, Лэйд пришел к выводу, что жидкость масляниста, приторна, местами кисловата и отдает полынью, но, по всей видимости, безвредна. Или же убьет его спустя несколько часов – этой вероятности он тоже не мог исключать.
Плевать. Главное, есть, чем утолить мучившую его жажду.
Лэйд не стал пить взахлеб, опустошая бутылку. Джентльмен тем и отличается, что даже оказавшись на необитаемом острове, вдали от цивилизации, не утратит манер и достоинства. Выискав казавшийся безопасным угол, Лэйд устроился там, поставив свое неказистое копье так, чтобы можно было дотянуться рукой, и расстрелив на коленях чистую тряпицу.
Сверток с сухарями внушал некоторую надежду своей основательностью, но Лэйд отчетливо ощущал, как тот тает, уменьшаясь день ото дня. Четыре сухаря в день – паек, который он сам себе установил. Отчаянно маленький, недостаточный для того чтоб утолить точащее его чувство голода, лишь немного прибить его, сделав терпимым. Каждый сухарь был сокровищем, чью ценность невозможно было выразить ни деньгами, ни драгоценными камнями, ни даже платиновыми слитками. Лэйд осторожнейшим образом переломил сухарь надвое, подобрав пальцем крошки, и принялся медленно есть, запивая жидкостью из бутылки, аккуратно и степенно, будто присутствовал на званом ужине у архиепископа.
Может, сухари не самое питательное блюдо на свете, кроме того, они обладают столь незначительными гастрономическими достоинствами, что почтенный мистер Хиггс не отвел им ни одного абзаца в своем монументальном труде, однако именно они хранили его от голодной смерти на протяжении последнего времени, когда вся прочая провизия окончательно пришла в негодность.
Иногда, блуждая по миру, который прежде именовался «Биржевой компанией Крамби», Лэйд делал самые странные находки, некоторые из которых выглядели причудливо, некоторые – пугающе и странно, а некоторые были попросту опасны.
Найденная им банка консервированной ветчины неестественно раздулась, источая из дыр окрашенную ржавчиной воду. Буханка хлеба поросла плесенью, но не обычной, а переливающейся всеми цветами радуги и едва слышно потрескивающей. Пухлый ананас, на первый взгляд не тронутый скверной и сохранивший свой естественный цвет, отрастил из нижней части пучок извивающихся щупальцев, украшенных на концах тончайшими перламутровыми шипами.
Все съестное, что было в здании, превратилось в отраву или, в лучшем случае, не годилось в пищу. Все, за исключением благословенных сухарей мисс ван Хольц. Лэйд разыскал их, хоть и поплатился за это парой неглубоких ран и чувствительным ожогом предплечья. Если бы не они…