Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
— Превосходно сказано, — ее розовый язык на миг выскользнул из коралловой раковины рта, чьи границы были нарочито ярко подчеркнуты помадой, — Осталось лишь понять, это слова морализатора или завистника? А может, в вас взыграла ревность? По той информации, что у меня есть, вы и сами не теряете времени даром. По крайней мере, в одном только Редруфе количество ваших бастардов за последний год достигло полудюжины.
— Не смейте трогать детей! — Пастух уставился на нее по-бычьи тяжелым взглядом, — Не вам об этом судить! Дети, зачаты они в браке или нет, это моя плоть и кровь. Мои наследники! Или вы сами втайне мне завидуете? Тому, что мое семя прорастает, в то время, как ваша холодная утроба не в силах вырастить новую жизнь,
Графиня не оскорбилась, напротив, ее мелодичный смех, насколько мог судить доктор Генри, был самого искреннего и непринужденного свойства.
— А еще среди дам Нового Бангора ходят слухи, что вы не очень-то утруждаете себя джентльменскими манерами. Можно подумать, вы вообразили себя не пастухом, а быком-производителем и норовите увеличить поголовье стада по меньшей мере вдвое!
— Не проститутке судить о нравах!
— Как не дельцу судить о любви! — насмешливо парировала она, — Я свободна в своей страсти, и только. Кстати, к слову о любви. Если вы не будете следить за своей внешностью, дорогой Пастух, скоро вам непросто будет находить матерей для своих детей даже за щедрую плату. Знаете, даже у дешевых шлюх из Шипси есть некоторые стандарты, ниже которых они не стараются не работать… Возможно, вам пора умерить аппетит?
Замечание, ядовитое, как дротик полли, было пущено в цель — Графиня, без сомнения, знала уязвимые точки жертвы, как оса знает, куда вонзать жало.
За то время, что Пастух был членом клуба «Альбион», его внешность в самом деле изменилась и, на взгляд доктора Генри, не в лучшую сторону. Если раньше Пастух был крепким джентльменом, элегантным, пусть и на старомодный лад, то сейчас уже не производил этого впечатления. За минувшие два года он прибавил, должно быть, не меньше ста фунтов [215] живого веса и это, конечно, не могло не сказаться на фигуре — она раздалась в плечах и талии, сделавшись тяжелой и плотной, похожей на упакованный в несколько слоев ткани увесистый кусок мясной вырезки, который мясник заботливо перевязывает бечевкой, прежде чем вручить покупателю.
215
Здесь — около 45-ти килограмм.
Лицо налилось нездоровым румянцем, знакомым многим толстякам, но не сделалось рыхлым, как это часто бывает, наоборот, плотным, мясистым, отчего на коже в некоторых местах образовались растяжки. Ему пора сесть на диету, отстраненно подумал доктор Генри, если не хочет в один прекрасный день заработать апоплексический удар. Это будет не такая печальная участь, как в лапах Левиафана, однако едва ли радостная…
— Чертова подстилка! — рыкнул Пастух, глаза его налились алой кровью, — Думай о своих собственных аппетитах! Если не умеришь их, в скором времени будешь раздвигать ноги перед рыбоедами и откладывать икру в подворотнях!
Он замолчал, услышав резкий щелчок — это голова Архитектора дернулась на тощих острых плечах. Движение получилось коротким и отрывистым, как у автоматона, каким-то неестественным.
— Замолчите. В том, что вы говорите, нет смысла. Бессмысленная болтовня. Отвратительно. Бесполезные потоки данных. Никчемная энтропия. Как вы можете так пренебрежительно относится к времени? Нужно собирать. Просеивать. Искать. Мы уже близко. Мы на верном пути. Я чувствую.
Его сухая бледная рука, прежде безвольно лежавшая на столе, рефлекторно задергалась, точно мертвая лягушачья лапка, к которой подключили гальванический ток. Глядя за тем, как сведенные судорогой тощие пальцы скребут поверхность стола, доктор Генри подумал о том, эти движения, возможно, не вполне безотчетны. В их резких движениях прослеживалась какая-то не вполне явная связь — будто они пытались вывести какие-то символы невидимым пишущим инструментом.
Отчего-то это разозлило Пастуха еще больше, чем ядовитые выпады Графини.
— Проклятый дурак! — рявкнул он, легко сметая стол одной рукой, отчего Архитектор даже не вздрогнул, — Смысл! Смысл! Чертов рехнувшийся писака! Вы еще не поняли? Нет никакого чертового смысла! Новый Бангор — это не уравнение, вы просто выжили из ума со своими вычислениями! Здесь нет логики, нет смысла, нет решения! Здесь ни черта нет!
— Успокойтесь, — попросил его Доктор Генри, чувствуя ворочающиеся теплые камешки боли в висках. Эти камешки еще не превратились в раскаленные жернова, но уже нарушали ход мысли, мешая формулировать слова и находить нужные. Ему сейчас очень требовались нужные слова, — Успокойтесь, мистер Тармас. Мы знали, что так и случится. Мы знали, что может потребоваться много, очень много времени. Именно поэтому мы собрались здесь. Мы — клуб «Альбион», помните об этом? Мы — несчастные, связанные одной цепью. Мы — беглецы.
Графиня вздохнула, изящно приложив ко рту ладонь. Это могло быть непроизвольным движением, но доктор Генри знал, что оно расчетливо до последнего штриха. Словно случайно отставленная нога, сам собой немного сползший рукав платья, приоткрытые губы… Поза невинного искушения, вызывающая естественную животную похоть. И эти ее сладкие мускусные духи… Ему захотелось сжать руками виски еще сильнее.
— Нет смысла… — забормотал Архитектор, мелко тряся головой, — Нет смысла. Бессмысленно… Нет смысла. Надо искать…
Рука его вновь задрожала, словно не замечая отсутствия стола — будто пыталась писать несуществующим пером в воздухе. Глаза — тяжелое холодное стекло. Архитектор в последнее время часто делался рассеян, начиная бормотать себе под нос, но в этот раз его поведение не походило на рассеянность. Старый инженер будто утратил связь с реальностью, переключившись на другую радиоволну. Ту, которую собравшиеся члены клуба не могли принимать.
Пастух стиснул кулаки, тяжелые и розовые, как сырое мясо, на его багровом лице запульсировала, точно насосавшийся крови подкожный червь, фиолетовая вена.
— Это все вы! — рявкнул он, в упор глядя на Доктора Генри, — Вы все это устроили! Заставили нас поверить! Дали надежду! Но ничего не получается! Ничего! Мы бредем во тьме и ни черта не изменилось! Мы все так же заточены в Его брюхе, как и два года назад! Впустую потратили два года!
— Совершенно верно, дорогуша, — Графиня легким движением заправила выбившийся из прически локон за ухо и изобразила на лице полуулыбку, от которой в сочетании с влажным немного рассеянным взглядом у Доктора Генри заныло где-то под ложечкой, — Мы все в том же бедственном положении, что и прежде. Прокляты, обмануты и приговорены. Мы все еще не видим пути к бегству. Разумеется, мы не станем вас обвинять, Доктор. Это не ваша вина. Вы сделали все, что смогли.
Она хотела мягко положить ему ладонь на плечо, но он отстранился, сам не зная, отчего. Нелепое и бессмысленное движение тела.
— Я не обещал вам спасения, — тяжело произнес он, — Лишь шанс на побег. Два года — не такой большой срок, я сам нахожусь на острове дольше, гораздо дольше! Клуб «Альбион» — это не билет первого класса на корабль, отчаливающий от острова! Это шанс! Но шанс, который мы должны разделить сообща! Все вместе. На пятерых!
Он чувствовал, что сам начинает кричать — запасы выдержки, подточенные усталостью и пульсирующей в висках болью, подходили к концу. Забавно, подумал Доктор Генри, бессильно опускаясь в кресло, я замечал, что они изменились, но никогда не думал, что изменился и я сам. И дело не в том, что я постарел и обрюзг. Я утратил надежду. А клуб «Альбион», мое несчастное детище, только на этой надежде и держался. Больше мне нечего было им предложить, несчастным пленникам Левиафана. Их собственные запасы надежды оказались еще более скудны и сейчас исчерпаны до дна…