Бумажный тигр
Шрифт:
— У него нездоровый цвет лица. Ему нужно успокоиться.
Дэниел пораженно взглянул на нее. Как же успокоить старика, если у него перед домом на лужайке такое?!
— Я перестал быть героем, — напомнил он.
— М-да, верно…
Джорджина нахмурилась и оглянулась на остальных присутствующих. Питер стоял рядом с отцом и широко раскрытыми глазами смотрел на то, что было за окном. Эви сидела рядом с миссис Маллони на постели, ободряюще похлопывая ее по руке и с любопытством наблюдая за остальными. Тайлер стоял рядом с ней
«Теперь уже ничего нельзя поделать. Поздно», — пришло в голову Джорджине.
Артемис вышел на балкон и, потрясая кулаком, крикнул в толпу.
— Убирайтесь вон, пока я всех вас не уволил к чертовой матери! Убирайтесь! Я вызову полицию!
Рожки и барабаны постепенно смолкли, но людской поток продолжал вливаться в распахнутые настежь ворота особняка Маллони. Задние ряды напирали, всем хотелось поглядеть на взбесившегося старика. Когда в толпе стало более или менее тихо, какой-то молодой человек громко проговорил, обращаясь к Артемису:
— Сегодня День независимости, и мы пришли сказать о том, что мы свободные люди и больше не хотим быть твоими рабами! Мы требуем сокращения рабочего дня и достойного жалованья!
— Плевать я хотел на вашу свободу! — рявкнул в ответ старший Маллони. — С завтрашнего дня вы все можете начинать подыскивать себе новую работу!
Питер взял отца за плечо и попытался увести его обратно в комнату.
— Не надо, папа. Магазин не сможет работать, если ты всех их уволишь. Пусть по крайней мере скажут, что им нужно.
Артемис, побагровев, стряхнул с себя руку сына.
— Не лезь не в свое дело, предатель! Это ты привел его сюда, этого выродка! — Старик ткнул пальцем в сторону Дэниела.
— Выродка? Я не позволю тебе оскорблять мать, — зловеще тихо произнес Питер. — Дэниел такой же твой сын, как и я.
— Что?! Ты не сын мне! — Он поднял к лицу Питера дрожащий кулак. — Ты…
Старик вдруг натужно охнул и, схватившись за грудь, пошатнулся. Питер увел его с балкона. Представитель демонстрантов тем временем продолжал говорить, а толпа одобрительно гудела и аплодировала.
— Проклятие, отпусти меня!
Артемис попытался оттолкнуть Питера и выпрямиться, но ему стало еще хуже, и он начал заваливаться набок.
— Джон, быстро за врачом! — крикнул Дэниел и бросился помогать Питеру.
Джон и Пол выбежали из комнаты, их башмаки торопливо застучали по лестнице. С лужайки по-прежнему доносились улюлюканья и многоголосые крики.
Обеспокоенная Эдит поднялась с постели, но у нее закружилась голова. Джорджина и Эви вовремя подхватили ее под руки.
— Давайте его сюда, пусть приляжет, — сказала миссис Маллони.
— Черт возьми, женщина, я сам решу, что мне делать! Вам не удастся представить меня инвалидом! — Артемис попытался оттолкнуть сыновей, но у него ничего не вышло. Они отвели его к постели.
С лужайки донеслись хлопки петард, толпа зашумела
— Кто-то должен выйти к ним, поговорить, — сказала Эдит мягко.
— Я сам это сделаю, черт возьми! — прохрипел Артемис с постели. — Дайте мне только немного воды…
Но тут он вновь охнул и, скрючившись, потерял сознание.
Эдит нервно сжала руку Эви, глядя на беспомощного мужа. Питер расстегнул у него на горле жесткий воротник. Малиновая краска схлынула с обрюзгшего лица старика. Глаза его были закрыты, но он дышал. Эдит медленно кивнула как будто самой себе и объявила:
— Я выйду к ним.
Все пораженно обернулись на нее, но она уже направилась к балкону. Тайлер оттолкнул Дэниела от Арте-миса и кивнул в сторону женщин. С трудом понимая, что происходит, Дэниел поймал Эви за руку и дал понять, что пойдет на балкон вместо нее.
Эдит появилась перед собравшимися на лужайке вместе с Дэниелом и Джорджиной. Ее встретили веселым улюлюканьем и аплодисментами. Музыканты вновь грянули «Янки-Дудл», отовсюду послышались хлопки петард. Дети прыгали и кричали, наверно, громче всех, радуясь всему происходящему. Их родители хлопали в ладоши и радовались тому, что Артемис Маллони убрался с балкона, уступив место другим людям. Они очень надеялись, что эти люди станут говорить с ними на ином, человеческом языке.
— Дэниел, поговори с ними. Я не смогу перекричать этот шум, — шепнула ему на ухо Эдит.
— Черт возьми, что же я могу сказать? — позабыв от волнения о вежливости, воскликнул Дэниел.
— Ты старший в семье после Артемиса и ты должен их как-то успокоить.
— Но я не имею морального права. Пусть лучше Питер. Он не хочет, чтобы я…
— Питер сделает то, что я ему скажу. Мое имя стоит на всех семейных бумагах, и до сих пор Питер все делал лишь от моего имени. У нас, похоже, плохо получалось, но ты все поправишь.
Дэниел неуверенно покосился на нее, затем перевел взгляд на Джорджину. Улыбка на ее лице придала ему сил, и он понял, что нужно сказать всем этим людям. Улыбнувшись, он поднял руку. Когда на лужайке стало более или менее тихо, он проговорил:
— Спасибо, что вы все сегодня пришли сюда. Моему отцу стало плохо. И прежде всего я хотел бы узнать, есть ли среди вас врачи? Если да, то я попрошу их подняться.
Народ затих, смех и аплодисменты смолкли. К крыльцу сквозь толпу кто-то продрался, и в это же самое время в ворота на лошадях въехали Джон и какой-то человек с черным кожаным саквояжем. По толпе прокатился сочувствующий шумок.
Подождав, пока оба врача войдут в дом, он вновь взглянул на собравшихся. Осознавая, что он частично несет ответственность за то, что случилось с Артемисом Маллони, Дэниел тем не менее не потерял уверенности в себе. Стиснув маленькую ладошку своей матери, он начал говорить: