Бунин. Жизнеописание
Шрифт:
В ноябре 1935 года Бунин приезжал в Бельгию. Он писал Н. Я. Рощину 19 ноября из Брюсселя:
«Меня очень чествуют. На вокзале — встреча: представители русской колонии, журналисты, фотографы (это 16 вечером). После сего (вечером же) — обед в Русском клубе.
Речи, приветствия. 17-го, в пять часов, было мое выступление, — народу пушкой не пробьешь. Читал не плохо! Овации. Нынче (19-го) вечером я у Пушкиных (Николай Александрович, родной внук Александра Сергеевича). Завтра — 20 ноября, (письмо продолжается вырезкой из газеты. — А. Б.)
„20 november, `a 12 h. 30, le Cercle de Г Avenue et le Club des Ecrivsins beiges de langue francaise (Pen Club) recoivent `a d'ejeuner le Prix Nobel, Ivan Bounine qui `a l'issue du repas c'el`ebrera le 25-e anniversaire de la mort de Tolstoi“». [892] («20
892
РГАЛИ, ф. 2204, on. 1, ед. хр. 148, л. II.
«Завтра же надеюсь быть часов в восемь вечера в Париже», — добавлял он в конце письма.
В 1936 году Бунин по издательским делам отправился сначала в Чехословакию, а потом в Германию. Там он впервые столкнулся с фашистскими порядками. Немцы его арестовали 27 октября в Линдау, куда он приехал по пути в Швейцарию, и очень грубо обошлись с ним: бесцеремонно обыскивали, привели в какую-то камеру и молча срывали с него пальто, пиджак, жилет, разули. «От чувства такого оскорбления, которого я не переживал еще никогда в жизни, от негодования и гнева я был близок не только к обмороку, но и к смерти, от разрыва сердца», — писал он в редакцию газеты «Последние новости» (1936, № 5700, 1 ноября). Было ощущение, по его словам, что находишься в сумасшедшем доме.
Потом вели под конвоем в проливной дождь через весь город; когда привели, вероятно, в арестантский дом, осматривали каждую его вещицу, — точно это был «пойманный убийца», — каждую бумажку, каждое письмо, каждую страницу рукописи и кричали:
— Кто это писал?! Большевик?! Большевик?!
При виде портретов Толстого в книгах плевали и топали ногами:
— А, Толстой, Толстой.
Газета «Последние новости» (1936, № 5702, 3 ноября) сообщала о протесте шведской печати по поводу издевательств над нобелевским лауреатом.
На арест Бунина откликнулся Л. В. Никулин заметкой в «Литературной газете» (1936, № 73, 31 декабря), в которой писал:
«…Свой не узнал своего на германской границе».
Будучи еще в Праге, Бунин извещал Татьяну Львовну Толстую письмом от 22 октября 1936 года, что «надеется дней через пять быть в Риме» [893] и посетит ее. Теперь же Рим отодвигался на ноябрь. Восьмого ноября он писал Татьяне Львовне: «Выезжаю в Рим завтра (понедельник 9-го), должен быть в Риме послезавтра(вторник 10-го) вечером <…> Остановлюсь, вероятно, в H^otel de Russie».
893
Автографы писем Бунина к Т. Л. Толстой хранятся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве.
Он побывал у Татьяны Львовны, с которой с давних пор был знаком, вел с нею дружескую переписку, встретился с Вяч. Ивановым и уехал в Париж, по неизвестной причине, раньше, чем предполагал.
В октябре 1936 года
894
См. статью Бунина «Третий Толстой» и наше предисловие к книге: Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М.: Советский писатель, 1990. С. 13.
В столетие со дня смерти Пушкина, в 1937 году, Бунин участвовал в вечерах и собраниях, посвященных памяти поэта. Он писал в юбилейные дни:
« Пушкинские торжества. Страшные дни, страшная годовщина — одно из самых скорбных событий во всей истории России, что дала Его… И сама она, — где она теперь, эта Россия?»
«Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия…» — О, если б узы гробовые Хоть на единый миг земной Поэт и Царь расторгли ныне.(Начало стихотворения Бунина «День памяти Петра»)
Эту запись Бунин сделал для С. М. Лифаря (который любезно сообщил ее нам), артиста балета и режиссера в театре Дягилева и Гранд-опера, организовавшего Пушкинскую выставку в Париже.
Лифарь не только знаменитый танцовщик, автор книг по театральному искусству, член-корреспондент Французской Академии изящных искусств, он также известен своим увлечением Пушкиным — собиранием его реликвий, автографов, работами о нем, — в частности, он автор книги «Моя зарубежная Пушкиниана» (Париж, 1966).
О Лифаре, участнике пушкинского юбилея, Бунин говорил с большим восхищением. Они были знакомы раньше, встречались не однажды.
«С Иваном Алексеевичем, — писал Сергей Михайлович Лифарь 6 февраля 1974 года, — я встречался в течение многих, многих лет, проведенных нами здесь, в зарубежье <…> Встречались мы у Мережковских, у Рахманинова, у Прегель (поэтессы. — А. Б.) и часто в парижских „Caf'e“, на Монмартре („Ротонда“, „Флор“, „Два Маго“ etc.), где можно было встретить Бунина с Шаляпиным, Адамовичем, Сазоновой (Юлия Леонидовна Сазонова, литературовед. — А. Б.), Зайцевым. Величали Бунина на парижских „Литературных вечерах“, сегодня испарившихся, в „Русской Консерватории“ (им. Рахманинова). После второй мировой войны я встречался с Иваном Алексеевичем на юге Франции (C^ote d’Azur) — Grasse, Antibes, Juan-les-Pin, Cannes <…>
Драгоценно было мое сближение с Иваном Алексеевичем, происшедшее в 1937-м, юбилейном году, когда весь мир праздновал столетнюю годовщину смерти Пушкина.
Благодарственную речь мне от имени Мирового Пушкинского Комитета составил и произнес Бунин (18 апреля 1937 года в Русском ресторане Корнилова. — А. Б.).
Тогда же он вручил мне золотую медаль с изображением Пушкина, присужденную мне за мной устроенную Пушкинскую выставку в Париже».
Сохранилась фотография: Бунин произносит обращенную к Лифарю речь — слово о великом артисте, участнике пушкинских торжеств.