Буревестник
Шрифт:
…День авиации — 18 августа. В этот день не было торжественного парада, не показывали в Тушине пилоты свое мастерство. Было просто не до того, но все-таки старая привычка отмечать этот дорогой для каждого летчика день взяла верх. Кто-то вспомнил, что из Ленинграда надо привести самолет, который находился там в ремонте. Степанян дает задание обязательно сегодня же до темноты пригнать машину. Желающих слетать в Ленинград много, но командир, наконец, послал двоих надежных пилотов. Они собираются быстро: еще бы, в этом полете заинтересованы все. В полевую сумку кидают деньги: ведь, если будут в городе, значит, привезут с собой и «горючее» и «боеприпасы».
— Чтобы успели вовремя, — напутствовал летчиков Нельсон, передавая им сумку с деньгами. — Вас
— Операция «Ангельский полет» качалась, — прокомментировал кто-то, когда самолет скрылся из виду.
Действительно, все ждали возвращения товарищей, с нетерпением посматривали на часы, на начинавшее темнеть небо, и кое-кто стал поминать «ангелов» разними нелестными словами, когда, наконец, посланцы возвратились.
Их полет увенчался успехом — обе машины благополучно пришли — и, главное, вовремя. Все проследовали в столовую, и банкет в честь Дня авиации начался.
Вечер удался на славу. Степаняна единодушно выбрали тамадой. Еще бы! Кто, кроме него, сможет придумать такие веселые и остроумные тосты, вовремя пошутить, успокоить слишком увлекшихся. Да и надо признаться, если бы не Нельсон, вряд ли вообще состоялся бы банкет — ведь самолет мог оставаться в Ленинграде еще и день и два…
Веселье было в самом разгаре, когда Степаняну вдруг передали радиограмму. Он внимательно прочел ее, нахмурил брови, а потом провозгласил очередной тост:
— Выпьем за здоровье виновников сегодняшнего торжества!
Все дружно откликнулись. Когда рюмки были выпиты. Нельсон продолжал:
— А теперь, виновники торжества, на гауптвахту на сутки!
Потом выяснились дополнительные подробности операции «Ангельский полет».
…Летчики прибыли в Ленинград вовремя и отправились с аэродрома за «боеприпасами». Пока перелили водку в канистру и закончили другие дела, солнце уже стало заходить. Сумерки в Ленинграде в это время длинные, темноты нет, но вылет из города уже был запрещен. Летчики примчались на аэродром и уже стали выруливать на старт, когда взвилась красная ракета, запрещавшая взлет. Правда, летчики уверяли, что они ее не видели, а то бы они обязательно остались, но дежурный по аэродрому придерживался на этот счет другого мнения. Самолеты на бреющем проскочили Невский и, найдя выход среди аэростатов противовоздушной обороны, ушли в море, а оттуда к своим. Вдогонку нарушителям полетела возмущенная радиограмма.
«Ангелы» отсидели на гауптвахте, но все были довольны: День авиации был отмечен достойно.
Из таких эпизодов, веселых и печальных, торжественных и комических, и складывалась фронтовая жизнь…
22
Наступление советских войск в Прибалтике продолжалось. Сначала, как уже говорилось, они освободили Таллин, потом Ригу. И, наконец, группа войск подошла к району Либавы — очень важному стратегическому пункту. Обстановка сложилась так, что к этому времени противник был лишен своих сухопутных коммуникаций и снабжение из Восточной Пруссии шло целиком через море. Гитлеровцы получали подкрепление через Либавский порт. Поэтому наше командование придавало такое огромное значение Либаве, и потому так важно было как можно быстрее взять ее. Вот тут-то огромная доля усилий легла на плечи, вернее, на крылья наших летчиков. Несколько недель подряд, почти не пропуская ни одного дня, летали наши самолеты на Либаву, бомбили порт, уничтожали суда и транспорты, пытавшиеся пробиться о порт. Полеты были не из легких: во-первых, портилась погода — приближалась зима; во-вторых, приходилось совершать в день по нескольку вылетов; в-третьих, противник сосредоточил здесь большие силы — у него было много авиации и зенитных установок. Фашисты прекрасно понимали, Либава — это их последняя карта и горе им, если она будет бита. Поэтому они изо всех сил старались удержать порт и в то же время готовили к эвакуации свои войска. Много вражеских кораблей подтягивалось к Либаве.
…14 декабря 1944 года. Наша разведка
Уже на расстоянии шести-семи километров от цели дали о себе знать истребители противника. Они появились перед нашими самолетами, но советские истребители прикрытия не допустили их до штурмовиков. Напрасно больше двух десятков «фокке-вульфов» стремилось прорваться к ИЛам, их надежды на неожиданность нападения не оправдались. Не только истребители, но и штурмовики включились в бой. В этот день выдалась на редкость хорошая, малооблачная погода, и море с кораблями противника было видно как на ладони. Зенитная артиллерия, растревоженная нашими бомбардировщиками, встретила штурмовиков ураганным огнем.
— Шарики, приготовьтесь к атаке! — скомандовал Степанян.
Ого шестерка вырвалась вперед. Самым первым шел самолет Нельсона. Он шел первым и принял на себя огонь. Трудно сказать, о чем думал Нельсон в те минуты — наверняка только не о том, что это были последние его мгновенья в жизни. Может быть, он еще раз вспомнил о сыне, мысль о котором не покидала его никогда, может, он всего себя вложил в ненависть к врагу, в стремление победить. Никто нам об этом не расскажет, да наверное, это и не самое главное. Главное то, что он, как всегда, грудью пошел на опасность, пошел туда, где всего тяжелее…
Его самолет потонул в огненном вихре. Вокруг ИЛа вспыхнул фейерверк огня. Истребителей прикрытия, сопровождавших в атаку Степаняна, связали боем вражеские самолеты.
Неожиданно от берега, на высоте 400–500 метров, выскочило несколько «фокке-вульфов» и ринулось снизу вверх на самолет Степаняна. Трудно сказать, что произошло — по-видимому, пуля оборвала жизнь отважного летчика, так как его самолет, оставляя за собой полосу черного дыма, резко пошел вниз. Если бы Нельсон был жив, то такой мастер, как он, нашел бы способ спасти машину и людей. А тут штурмовик стремительно падал вниз, как мертвый. Именно мертвый, ведь летчики считают свою машину почти живым существом. Недалеко от воды вспыхнул купол парашюта — это пытался выпрыгнуть бессменный стрелок Степаняна Алексей Румянцев. Но высота была уже слишком мала, и его тоже не стало…
Бой все разгорался. Испытанный прием бомбометания с малых высот и на этот раз оправдал себя — часть кораблей противника пошла на дно. То здесь, то там от места боя уходили, вспенивая волны, горящие вражеские суда…
После окончания операции наши вернулись на аэродром. Удальцов доложил командиру дивизии о гибели Степаняна, но никто не хотел этому верить. С аэродрома до самого утра не уходили летчики, механики и техники. Они не верили, что Нельсон погиб.
Верить не хотелось. Нельзя было поверить. Нельсон и смерть — оба понятия казались совершенно несовместимыми. Настолько жизнеутверждающим был этот обаятельный человек, что представить его мертвым было невозможно. А потом — как теперь будет жить полк без своего командира? Есть люди необходимые, без них просто нельзя.