Буря страсти
Шрифт:
Квинлан тихо чертыхнулся. Письмо вызвало у него подозрения: Лонгстрит что-то от него скрывает!
— Проклятие, да в этом нет никаких сомнений! — пробурчал он.
Вопрос только — что? Квинлан намеревался выяснить это сегодня же.
Мысль о засаде взбудоражила его, кровь быстрее побежала по венам. Уголки его рта приподнялись. Приятное ощущение. Он снова чувствует себя полным жизни.
В течение двух месяцев, прошедших после Ватерлоо, он пребывал в меланхолии. Тоска и скука подавляли творческие порывы. Он плохо спал, ему приходилось делать над собой усилие, чтобы встать с постели. Потери
После большинства сражений офицеры обращались к солдатам с вопросом: «Кто погиб?» После Ватерлоо они боязливо спрашивали: «Кто выжил?»
Квинлан заерзал на сиденье. Ответ прост: он выжил, а два его лучших друга погибли.
Он решил не ждать, когда проклятые воспоминания, как это часто случалось, превратятся в кошмар наяву, и по собственной воле вызвал в сознании картины того страшного дня.
Жаркий бой на крестьянских полях неподалеку от бельгийской деревушки Ватерлоо шел уже несколько часов. Позже будет сказано, что верховное командование обеих сторон, расположившись на возвышенностях, воспринимало сражение как классическую партию двух гениальных стратегов. Но те, кто был в гуще боя, видели все в другом свете. Черный дым от пушек и мушкетов смешивался с дыханием лошадей и тысяч людей, застилая небо. В страшной пелене тумана трудно было разобрать, где друг, а где враг.
Оглушительный орудийный огонь, возвестивший в середине дня о том, что французская пехота двинулась в наступление через долину, был настолько мощным, что английским солдатам пришлось прятаться в фермерских постройках. Однако они быстро оправились от неожиданности и дали достойный отпор французам. Вслед за пехотой против врага выступила кавалерия.
Захваченный лихорадкой сражения, исход которого еще трудно было предопределить, Квинлан со своим отрядом «серых» поскакал через долину навстречу врагу. Его, как и остальных англичан, опьянял и возбуждал собственный героизм. Впервые он чувствовал нечто подобное. Именно этот героизм в конце концов и подвел их.
Дым ослеплял, оглушал и забивал легкие, вызывая кашель. Квинлан чудом услышал приказ Рейфа отступать и развернул лошадь. Через рваные дыры в сплошном тумане он увидел, что их отряд проскакал далеко в глубь территории противника. Если враг их заметит, то им всем придет конец. По иронии судьбы французская пехота обнаружила свою удачу в тот же момент, когда англичане поняли свою ошибку, и атаковала ошеломленных драгун.
Смятение, крики гнева и боли, ужас и отчаянное желание выжить — все это вновь навалилось на Квинлана, сидевшего в наемном экипаже. Воспоминания были настолько живыми, что он опять ощущал едкий запах порохового дыма и слышал, как у него под ногами чавкает пропитавшаяся кровью грязь.
Отбиваясь от французов саблей, он не увидел, как пушечное ядро ворвалось в ряды его однополчан. Силой взрыва людей выбросило из седел. Раненые лошади и люди, пролетев значительное расстояние, рухнули на землю. Всех охватила паника. Ругаясь на чем свет стоит, Квинлан поднялся и огляделся по сторонам в поисках товарищей. Противник стремительно наступал.
Рейф успел предупредить Квинлана
Но этого не произошло. Эррол, с белозубой ухмылкой на закопченном лице похожий на демона, проткнул саблей француза.
— Не смей говорить, что я не сделал тебе одолжения! Я… — Он не договорил.
Прогрохотал новый орудийный залп, и земля вновь закачалась у них под ногами. На этот раз Квинлан не почувствовал боли, даже когда упал. Он закрыл глаза, уверенный, что больше никогда их не откроет.
Возбужденные крики наступавших англичан смешались с воплями раненых. Французы отступили, карабкаясь по телам павших.
Шли секунды, минуты. Звук боя отдалился… Кто-то наклонился над Квинланом, обыскал его и двинулся дальше…
Стемнело. Вокруг Квинлана в грязи лежали раненые. Они стонали и кричали. До него доносились обрывки жалобной молитвы на французском, немецком и английском…
Он прислушался в надежде различить знакомые голоса. Рейфа. Эррола. Джейми.
Утро. Английские солдаты, отправившиеся на поиски раненых, принесли его в полевой госпиталь. Он будет жить.
Эррол был мертв. Его лицо обгорело, когда рядом с ним взорвался мушкет. Его можно было опознать лишь по дурацкому шелковому желтому шарфу, который он прицепил к предплечью, да по сувениру от одной шлюхи-бельгийки…
Джейми чудом остался жив и практически невредим. Сломанная рука заживет…
Только вот судьба Рейфа вызывала сомнения…
Квинлан дрожащей рукой вытер покрытый испариной лоб. Он не хотел вспоминать, но не мог и забыть. В фермерском доме, где укрылись раненые французские кирасиры, он нашел Рейфа… три дня спустя.
Захваченный в плен французский кавалерийский офицер отвел его в конюшню и указал на последнее стойло. На сене лежал мужчина. Кровь на заляпанном грязью мундире Второго драгунского полка запеклась и почернела. Его правая рука была забинтована полоской ткани, оторванной от доломана. Лицо было закрыто какой-то тряпкой, но Квинлан узнал Рейфа по медальону, видневшемуся в распахнутом вороте рубашки. Он упал рядом с ним на колени и поднял тряпку:
— Великий Боже!
Его глаза затуманились слезами, хотя еще секунду назад он бы вряд ли поверил, что еще способен плакать. Правая сторона лица Рейфа от виска до челюсти была разворочена сабельным ударом. Квинлан не знал, что его друг жив, до тех пор, пока тот не открыл здоровый глаз. Золотистый и ясный, как прежде, он казался инородным на изуродованном лице.
— Перо?
— Кто ж еще? Неужели ты думал, я брошу тебя? — Квинлан нежно погладил друга. — Успокойся, Рейф. Мы отвезем тебя домой.
— Нет! — В голосе Рейфа послышалась боль. — Оставьте меня умирать. — Здоровой рукой он пошарил под рубашкой и, вытащив запятнанное кровью письмо, протянул его Квинлану. — Отдай… Делле.
Квинлан узнал собственный почерк.
— Но ты же не…
— Я не могу… жить. Таким. — Кожа на губах Рейфа лопнула, и из трещин потекла кровь. — Я… не хочу. А ведь я могу… выжить. Не рассказывай ей. Так милосерднее. — На его здоровый глаз набежала слеза. — Поклянись… честью.
— Я… я клянусь.