Буря Жнеца
Шрифт:
«У меня никогда не хватало смелости. Даже думать не решался. Может быть, для того, чтобы сделать задуманное, ей приходится стать меньше чем человеком? Больше чем человеком? Возможно, она решила стать меньше, чтобы потом стать больше». Многим кажется, что она окружена союзниками. Такими, как сам Вифал, как Банашар, Сендалат, Синн и Кенеб. Но он знает лучше. «Мы все следим. Ждем. Гадаем.
Мы не решились.
Именно этого ты хотел,
Что неумолимо приводит к самому трудному вопросу. Почему именно я?»
Да, он мог бы рассказать ей о мече. Своем мече. Орудии, которое он сковал, в которое вдохнул жизнь по воле Увечного Бога. Но так ли важно орудие?
Адъюнкт не была смущена. Она выбрала войну, непонятную даже собственным солдатам. Ее цель – сокрушить империю. Императора, держащего в руках тот меч. Императора, сведенного с ума собственной силой. Еще одно орудие богов.
Трудно примириться со всем этим. Трудно верить в смелые решения Адъюнкта. Морская пехота выброшена на берега Летера – не одной могучей массой, но разрозненными отрядами, скрытно, в ночи. Затем транспорты были сожжены. Словно в насмешку над всякой логикой.
Объявление, которого не могли не заметить. «Мы здесь. Найдите нас, если осмелитесь. И будьте уверены – скоро мы сами вас найдем».
А большая часть другого легиона осталась на бортах кораблей. Одна Адъюнкт знает, куда подевались хундрилы. И большая часть сил Напасти.
– Что это? Ты растекся мыслью, муженек?
Вифал неохотно поднял голову, поглядел на сидящую у противоположной стенки каюты женщину с кожей цвета оникса. – Я человек глубокомысленный, – заявил он.
– Ты ленивая жаба, пойманная в яму одержимости самим собою.
– Тоже верно.
– Скоро мы сходим на берег. Я думала, ты окажешься у борта первым. Всё твое бормотание и хныканье… Видит Мать Тьма, я никогда не поверила бы, что мекрос может так жестоко ненавидеть море.
– Жестоко ненавидеть? Нет, это скорее… пресыщение. – Он поднял мускулистые руки: – Есть ремесло – починка кораблей. Но это не моя специализация. Я хочу вернуться к тому, чем владею лучше всего.
– Ковать подковы?
– Точно.
– Щиты? Ножны? Мечи?
– Если понадобится.
– Армии всегда нуждаются в кузнецах.
– Не моя специализация.
– Чепуха. Ты можешь превратить железо в клинок не хуже любого оружейника.
– Ты, верно, многих знала?
– С такой долгой жизнью, как у меня, я видела слишком много всяческого народа. Ну, наши жалкие подопечные, кажется, снова залезли в трюм. Ты их приведешь или мне лезть?
– На точно пора сходить?
– Думаю, Адъюнкт уже на берегу.
– Иди ты. У меня от них до сих пор мурашки ползут.
Женщина встала: – Тебе недостает сочувствия. Характерная черта одержимости. Вифал, это молодые Тисте Анди. Их покинул вначале Аномандер Рейк. Потом Андарист. Братья и сестры пали в никчемной битве. Слишком много потерь – они стали хрупкими, мир поселил отчаяние в их душах.
– Привилегия юных – наслаждаться цинизмом «усталости от жизни».
– Это
– Мои глубокие мысли совсем другие, Сенд.
– Думаешь, они не заслужили снисхождения?
Он ощутил, как растет ее гнев. В конце концов, она такая же Тисте Анди, как и они. Некоторые вещи лучше обходить стороной. Вулканические острова. Плавучие ледяные горы. Огненные моря. И список уязвимых мест Сендалат Друкорлат. – Думаю, заслужили, – сказал он осторожно. – Но когда это цинизм был добродетелью? Они начинают утомлять.
– Никаких возражений, – сказала она убийственным тоном, развернулась и вышла.
– Растекаться мыслью – это другое, – пробурчал он пустому стулу напротив. – Во-первых, для размышлений нужен предмет. Совершенно лишенный налета цинизма. Например, свары богов… нет, это не подходит. Кузнечное дело, да. Подковы. Что такого цинического есть в подковах… Думаю, ничего. Точно. Лошадям удобство. Чтобы они могли галопом поскакать на битву и погибнуть. – Он замолчал. Поморщился.
Кожа Фаэд имела оттенок аспидного сланца, к сожалению, делавший каким-то лишенным жизни выражение ее округлого лица. Глаза ее были невыразительны, хотя по времена наполнялись ядом. Именно так глядела она в спину Сендалат Друкорлат, пока женщина из седой древности беседовала с другими Анди.
Нимандер Голит мог краем глаза видеть женщину, которую называл сестрой – и не в первый раз удивлялся, откуда берется в Фаэд негасимая злоба. Она бушевала в ней, насколько он помнит, с самых ранних лет. Ей недостает умения сочувствовать; в этой пустоте угнездилось нечто иное, холодное, обещающее приступ жестокой радости при каждой победе, реальной или воображаемой, очевидной или тайной.
Все непросто в этой молодой, красивой женщине. Первое впечатление любого, впервые увидевшего ее – некий род природного очарования, заставляющего дыхание замирать в груди. Совершенство произведения искусства. Не нуждающийся в словах язык романтики.
Но первое впечатление бывало мимолетным. Оно исчезало после попытки вступить в вежливую беседу, на которую Фаэд неизменно отвечала ледяным молчанием. Молчанием, извращавшим бессловесный язык, изгонявшим всякую примесь романтики. За нежеланием соблюдать хотя бы внешние приличия читался наглый, презрительный вызов.
Все, кто умел правильно прочитать ее натуру, преисполнялись злобы; в эти мгновения Нимандер ощущал дрожь предвидения, он чувствовал, что Фаэд способна на убийство. Горе тому умному наблюдателю, который решительно проникнет взором ее душу – трепещущий узел тьмы, прожилки непостижимых страхов – и не поспешит скрыть признаки своего понимания.
Нимандер уже давно научился изображать в общении с Фаэд неведение и беззаботность, бросать ей легкомысленные улыбки – казалось, от этого ей становится легче. Увы, именно в эти моменты она пыталась доверять ему свои жестокие переживания, шепотом излагать сложные схемы отмщения сонму тех, кто будто бы проявил к ней пренебрежение.