Буря Жнеца
Шрифт:
– Это верно. И мы нашли союзников. Если хочешь отыскать иронию, Быстрый Бен – знай, что мы охотились, пока не истребили почти всю дичь. Наши союзники голодали – те, что не стали нашими слугами.
– Имассы едва ли уникальны в этом, – сказал Тралл.
Бен фыркнул: – То есть в понимании, Тралл? Скажи, Онрек, зачем ты встал на колени перед трупом?
– Я ошибся, – отвечал Имасс, поднявшись и двигаясь к пещере.
– Жаль. Ты казался мне безупречным.
– Если в убийстве, да. Быстрый Бен, эмлава… это не кот, а кошка.
Колдун
– Не знаю. Иногда они… разбредаются. – Онрек опустил взор к окровавленному копью в руках. – Друзья мои, признаюсь, что… смущен. Наверное, раньше я не стал бы думать дважды. Как ты и сказал, колдун, мы боролись с соперниками. Но это королевство… это дар. Все потерянное в результате бездумных наших поступков вдруг ожило. Здесь. Я гадаю, могло бы все пойти по-иному?
В молчании, наступившем после такого вопроса, они услышали из пещеры первый желобный писк.
– Ты когда-либо думал, Удинаас, что можешь утонуть в камне? Проскользнуть в его долгие воспоминания…
Бывший раб отыскал взглядом Тлена – темное пятно в полумраке – и фыркнул: – И увидеть все, что видел он? Треклятый дух! Камни не могут видеть.
– Достаточно верно. Но они глотают звуки и держат их в плену. Они сохраняют беседы жары и холода. Их кожа хранит касания ветра, плеск воды. Тьма и свет живут в их плоти – и несут с собой отзвуки ранений, проникновений, жестокого обтесывания…
– Ну хватит! – Удинаас подтолкнул полено в костер. – Иди и растай среди руин.
– Ты один не спишь, друг. И я уже побывал в тех руинах.
– Эти игры сделают тебя безумным.
Последовала долгая пауза.
– Ты знаешь то, чего не имеешь права знать.
– И как тебе это? Проникнуть в камень – простое дело. Вылезти обратно – вот дело потруднее. Ты можешь застрять в их беспорядке. Со всех сторон память, они давит и напирает…
– Тебе такое снилось, не так ли? Во снах ты узнал все те вещи. Кт говорит с тобой? Назови имя учителя!
Удинаас хихикнул. – Ты дурак, Тлен. Мой учитель? Ну как же! Его зовут воображением.
– Не верю.
Мало толку поддерживать такую беседу. Уставившись в пламя, Удинаас позволил его мельтешению захватить разум. Он устал. Ему нужно поспать. Лихорадка ушла, но ночные видения, странные нектары, питавшие его нестройные иллюзии, притекали со всех сторон. «Словно моча, сочащаяся изо мха. Сила, которую я ощущал в иных мирах, оказалась ложью. Ясность – обманом. Все пути, по которым я должен был шагать, заканчивались тупиками. Нет, одним и тем же тупиком. Нужно было знать заранее».
– Это руины К’чайн На’рхук.
– Ты еще здесь, Тлен? Зачем?
– На этом плато Короткохвостые некогда построили город. Но теперь, сам видишь, всё разрушено. Осталась мерзость запустения,
– Руины, – сказал Удинаас, – помнят холодную тень. А затем – удар. Тень, о Тлен, которая нахлынула, возвещая конец мира. А удар… ну, он был следствием тени, не так ли?
– Ты знаешь такое…
– Слушай, проклятый идиот! Мы подошли к краю плато, высокогорья, ожидая, что оно будет ровным. Но оно скорее похоже на замерзшую лужу, в которую кто-то швырнул валун. Всплеск, и края опустились к центру. Тлен, чтобы понять произошедшее, мне не нужны тайные знания. Нечто большое пришло с неба – метеорит, летающая крепость, все равно что. Мы несколько дней бредем среди пепла, скрытого старым снегом. Пепел, пыль, словно кислоты въевшиеся в лед. А руины – они упали, сначала наружу, а потом внутрь. Были выдавлены наружу, потом соскользнули в яму. Тлен, нужно только поглядеть. Просто поглядеть. И всё. Кончай совать мне мистическое тюленье дерьмо.
Его возгласы пробудили всех. «Тем хуже. Светает, пора вставать». Удинаас прислушался, уловил кашель. Кто-то сплюнул полным ртом. Серен? Чашка?
Беглец улыбнулся. – Твоя проблема, Тлен – это завышенные ожидания. Ты следишь за мной многие месяцы, а теперь тебе захотелось, чтобы я оказался стОящим всех месяцев слежки. И вот ты вытягиваешь «ученую мудрость» из больного раба, а я говорю то же, что и всегда. Понял? Я просто человек с мозгами, которые время от времени работают. Да, я упражняю их, потому что не вижу радости в положении глупца. Похоже, в отличие от большинства остальных. Нас, летерийцев. Мы глупы и гордимся этим, как Имперской Печатью. Не удивляюсь, что я такой неудачник.
Серен Педак вышла в круг света, склонилась, чтобы согреть руки. – В чем ты неудачник, Удинаас?
– Ну, во всем. Не нужно и уточнять.
Фир Сенгар сказал из-за его спины: – Помнится, ты был искусен в плетении сетей.
Удинаас не повернул головы, улыбнулся: – Да, наверное, я и это заслужил. Мой благожелательный мучитель заговорил. Благожелательный? О, может, и нет. Равнодушный? Ближе к истине. Пока я не ошибусь. Небрежно починенная сеть – ай, яй! Спустить шкуру с дурака! Знаю, это было для моего же блага. Или для блага окружающих.
– Опять не спал всю ночь, Удинаас?
Он метнул взгляд над костром, на Серен – но та не отрывала глаз от искр, пляшущих под раскрытыми ладонями. Вопрос, похоже, был риторическим.
– Могу видеть собственные кости, – сказала она.
– Это не настоящие кости, – возразила Чашка, садясь и вытягивая ноги. – Больше на прутики похожи.
– Спасибо, милая.
– Кости твердые, вроде камня. – Девочка положила руки на колени, потерла ладошки. – Холодный камень.
– Удинаас, – продолжала Серен, – я видела в пепле лужицы золота.