Буря
Шрифт:
Когда поднялось смятение в лагере, Потоцкий уже был на коне и первый бросился к окопам, приказав трубить тревогу и сзывать к бою войска. Охваченный порывом огненной отваги, он горел нетерпением ринуться в битву со своими бессмертными гусарами и раздавить дерзких. К нему подскакал разъяренный Чарнецкий:
— Тысячи дяблов! Какая дерзость! О, это хамье, это быдло дорого мне за нее заплатит!
— Если бы только они все вышли в поле, — пламенел и восторгался Потоцкий, — мы бы их раздавили, разметали и с трубными звуками прошли бы по этим покрытым славою полям! Прикажите, полковник, готовиться к бою хоругвям, — обратился он к Чарнецкому, — я сам
— О, ясновельможный гетман будет украшением нашего славного рыцарства! — воскликнул Чарнецкий. — Все будет готово, но сначала надо будет послать на рекогносцировку нашу легкую кавалерию!
— Двинуть все войска сразу, артиллерию вывести в поле, открыть непрерывный огонь; стремительностью и отвагой мы обратим в бегство врага, а тогда разгромим его табор!
— Погода для нас неблагоприятная, ясновельможный гетман, — вмешался в разговор подъехавший Шемберг, — в дождь и туман выходить в поле опасно, можно загрузить орудия и попасть в ловушку, в засаду.
— Такого дождя еще бояться? — изумился Потоцкий. — После этого я не знаю… да он и прошел… только небольшой туман!
Все оглянулись. Дождь едва–едва моросил, совершенно затихая; волнующийся туман сгущался, приподымаясь от земли клубами, но небо не прояснялось. — Дождь–то хотя и утих, но только временно, — возразил Шемберг, — пожалуй, перед ливнем… а поле разгружено и теперь. По–моему, — заговорил он решительно, — нашу конницу, легкую и тяжелую, выстроить здесь в боевой порядок, но не выводить за окопы; драгунов же спешить и расставить с мушкетами и копьями на валах, а против козацких застрельщиков выслать свою цепь.
— Да? — возмутился региментарь. — А самим стоять бездеятельно и любоваться, как наше славное рыцарство будет безнаказанно падать под градом хлопских пуль?
— Против застрельщиков высылать целую армию? — сдвинул плечами Шемберг.
— Застрельщики, вельможный пане, — вмешался Чарнецкий, — сами никогда не выступят: за ними, верно, стоят полки и готовятся к атаке.
— Или ждут, чтобы мы поймались на удочку и вышли в поле, — поправил Шемберг, — а потому и нам лучше выждать и высмотреть расположение их войск.
— Выждать? — прервал его презрительно молодой полководец. — На бога! Опять ждать и дождаться, пока не выскочат из тумана тысячи этих дяблов и полезут на наши окопы…
— О, они хуже дяблов, — подъехал в это время к Шембергу пан ротмистр, услыхав только последнюю фразу, — если уж полезут, то никакой сатана не остановит их; распорите козаку брюхо — он будет лезть; отрубите руки и ноги — будет лезть, снимите голову… — остановился ротмистр, почувствовав, что немного увлекся.
— А если и без голов лезут? — улыбнулся саркастически Чарнецкий.
— Пане полковник! Пшепрашам! — вспыхнул было ротмистр.
— То тем более, — продолжал Чарнецкий, — ясновельможный региментарь наш прав, что мы не должны допускать их к атаке, а, напротив, отразить дерзость.
— Совершенно верно, — возвысил голос Потоцкий и скомандовал повелительным голосом: — Легкая кавалерия за мной в поле! Драгуны и гусары быть готовыми к бою! Артиллерии выступить и открыть усиленный огонь!
— Будет все исполнено! — отсалютовал саблей Чарнецкий. — Но я бы просил от имени отца панского, нашего славного гетмана, не рисковать так страшно жизнью. Начальство над легкою кавалерией можно поручить кому–нибудь другому, — неприятель еще не выяснен… могут быть случайности…
— За излишнюю храбрость сына не покраснеет отец, — бросил гордо Потоцкий и потом добавил: —
— Виват! — обнажили сабли собравшиеся начальники отрядов и с воинственными кликами помчались к своим частям.
Вскоре за окопами уже развевались разноцветные значки, и выстроенные в ряды кони нетерпеливо топтались на месте, закусывая удила. Потоцкий бесстрашно гарцевал впереди и воодушевлял всех своим огненным словом.
— Панове, витязи, любимцы Беллоны! Перед вами неприятель, которого вы всегда побеждали. Говорят, что он превышает нас численностью, тем лучше — больше потехи. Говорят, что эти хлопы бьются отважно — тем лучше: больше нам славы! Вперед же за венками! — взмахнул он блестящим клинком и вихрем помчался в ту сторону, откуда летели пули застрельщиков. За ним рванулась с места в карьер легкая кавалерия, хлопая хоругвями, шелестя значками, сверкая обнаженными саблями, шашками, ятаганами.
Козаки, заметив движение конницы, усилили пальбу; словно вспугнутое гнездо ос, зажужжали пули. Всадники стали пригибаться к луке, сваливаться на бок, падать, кони заметались, расстраивая стройность рядов.
Но вот наконец и козаки: за кустами, за камнями, за пригорками лежат, перескакивают, прячутся. Кавалеристы припустили лошадей; козаки, давши залп, пустились бежать назад. Но не уйти им от быстрых коней, от острой стали: вот покатился один с разрубленною головой, вот угодил другой на копье, как галушка на спицу, вот схватился третий, распорол лошади брюхо, свалил ее и поляка, но впилась ему в грудь стрела, и он упал плашмя под копыта мчащихся коней.
С победными криками рассеялись веером по полю герои, преследуя в одиночку убегавших козаков. Напрасно кричал ротмистр: «До лавы!», желая восстановить порядок и прекратить преследование целыми кучами одиночных людей, — борьба была так легка, победоносная травля так увлекательна, что ей поддался даже юный и пылкий герой, вкушавший впервые опьяняющую прелесть победы. Вдруг из ложбины, застланной полосами порохового дыма, раздался оглушительный треск; целая линия вспыхнувших огоньков обозначила густую, твердо стоявшую массу — мощное каре козацкой пехоты. Шарахнулись кони, взвились на дыбы и отпрянули сразу назад, роняя славных всадников, наскакивая друг на друга и опрокидываясь в предсмертных конвульсиях. Поднялось смятение.
— На бога, панове! — вопил побледневший Потоцкий. — Вперед! В атаку! За мной!
— Стой! Стройся! — кричал в другом месте зычным голосом ротмистр. — Куда вы, трусы? Они отступают!..
И это было верно: рейстровики действительно подались назад. За ротмистром неслись и другие начальники хоругвей, перенимая бросившихся было наутек коронных татар и козаков.
LXI
Полякам кое–как удалось удержать расстроившиеся и смешавшиеся хоругви, но едва стали приводить их под градом пуль в возможный порядок, как справа раздался страшный дикий крик: «Гайда!» — и в дыму показался целый косяк несущихся бурею коней с наклоненными всадниками, с устремленными блестящими остриями копей и сверкающими молниями клинков. Оторопели сбившиеся в неправильные лавы хоругви и поняли, что от этого урагана было невозможно ни уйти, ни выдержать стоя его стремительный натиск.