Буря
Шрифт:
— Зачем? Куда? Почему?
— Зачем? Затем, чтоб избавиться от приезда Хмеля, — грузно опустился на стул Чаплинский. — Куда? Куда возможно подальше от этого места, и, наконец, потому, что при встрече с нами пан Хмель непременно пожелает содрать и с меня, и с вас, моя пышная крулево, кожу себе на сапоги!
— Хотя слова пана и грубы, как свиная щетина, — вспыхнула Марылька, — но все же я не вижу из них, в чем дело.
— В том дело, моя пани, что Хмель бежал!
— Бежал?! — вскрикнула с плохо скрытою радостью Марылька и отступила.
—
Марылька молчала. Она стояла перед Чаплинским с каким- то странным, загадочным выражением лица; не то гордая, не то торжествующая улыбка приподымала углы ее тонко очерченного рта. Казалось, страшное известие доставляло ей какую–то непонятную радость.
— Его, этого разбойника, хотели было казнить, — я писал тебе, — а вот… вдруг… Гетман и староста, все войско в тревоге, — продолжал Чаплинский.
— Разве он так страшен? — произнесла медленно Марылька.
— Хам, хлоп! — пожал надменно плечами Чаплинский. — Конечно, он попадет не сегодня–завтра к нам на кол; за ним уже послали погоню. Но здесь он пользуется большею силой, чем любой король в своей земле. Все это быдло предано ему; по одному его слову встанут все!
Слабый, подавленный вздох вырвался из груди Марыльки, и все лицо ее покрылось вдруг горячим румянцем.
— Но разве так они опасны? — поспешила она спросить.
— Конечно, нет! Сволочь, которую нужно разогнать плетьми! Но так как ими кишит вся округа, то, клянусь всеми чертями, я не ищу с ними встречи и предпочитаю уйти из этой бойни, чтоб они не сделали бигоса из моих потрохов!
— Пан труслив, как баба! — произнесла презрительно Марылька, бросая на Чаплинского гадливый взгляд.
Чаплинский побагровел.
— Заботливость о моей королеве пани принимает за трусость. Хорошо! Но если бы я был трусом, я бежал бы сам, а не вез с собой и пани, из–за которой и загорелся сыр–бор.
— Пан думает, что Хмельницкий поднял все восстание из–за меня? — спросила каким–то странным голосом Марылька.
— А то ж из–за кого же? Быть может, из–за этих хлопов? Го–го! Сидел же он до сих пор, как гриб, и не помышлял о мятежах, а как только пани покинула его, так вся кровь и закипела в этом диком волке. О, теперь я знаю, он готов обратить в руину всю Польшу, погубить сотни, тысячи людей, лишь бы добиться своего и силой взять пани назад!
Марылька молчала. Высокая грудь ее подымалась часто и порывисто; прелестная головка была гордо закинута назад; глаза горели каким–то странным светом; жаркий румянец вспыхивал на щеках.
— Из–за меня… всю Польшу, — повторила она медленно, словно упиваясь едким блаженством этих слов.
— То–то ж и дело! — продолжал Чаплинский, не замечая ее состояния. — Что бы мне было, если бы меня и поймал Хмельницкий? Я не изменял ему. Я только взял пани с ее собственной воли, о чем досконально известно и ему… Впрочем, — окинул он Марыльку насмешливым взглядом, — если пани думает, что этот седой
Теперь уже Марылька вспыхнула до корня волос.
— Уж лучше кавалер в бычачьей коже, чем в заячьей! — перебила она его резко. — По крайности, с ним бы не приходилось бегать от хлопов, как зайцу от гончих собак!
Чаплинский готовился ответить ей что–то, когда дверь распахнулась и в комнату вбежал бледный как полотно Ясинский.
— Что, что такое? — всполошился Чаплинский, схватываясь растерянно с места.
— Беда, пане… кругом творится что–то неладное… Из Зеленого Байрака ушли куда–то все люди… Веселый Кут тоже опустел… кругом что–то шепчут… при приближении пана разбегаются… Я боюсь, что старый лис не бросился в Сечь, а припрятался где–нибудь здесь.
Марылька побледнела и ухватилась рукою за стол.
— Сто тысяч дьяволов рогами им в зубы! — вскрикнул Чаплинский, хватаясь за волосы. — Ну, край, где каждую секунду можешь ожидать, что подлое хлопство сварит из тебя себе на потеху щи! И ко всему еще прячься от этого сорвавшегося с узды жеребца! Надеюсь, что теперь моя королева не станет спорить против моих слов, — обратился он к Марыльке, — и поторопится отдать приказание слугам, чтоб паковали возы.
Марылька бросила на Чаплинского полный гадливости и презрения взгляд и молча вышла из комнаты.
— Неужели же пан бросит меня здесь? — припал к ногам Чаплинского Ясинский. — Клянусь всеми святыми, я готов бежать за паном хоть в болото, только бы не встретиться с этим псом!
— Тише, — заговорил торопливо Чаплинский, поглядывая на дверь, — ты знаешь, где я припрятал Оксану?
— Знаю.
— Я дам тебе лист со своею печатью, скачи к бабе… Забирай девушку… только смотри, свяжи ее… змееныш кусается больно… да в крытые сани… и голову завяжи, чтоб не было слышно крика… бери с собою хоть десять слуг… выезжай сейчас же… только окольным путем… Комаровский взбеленился… надо прятаться от него; за Киевом съедемся; только, чтоб Марылька, знаешь… и покоевка у ней глазастая…
— Знаю, знаю! — замотал головою Ясинский.
— Лети ж, торопись скорее, выезжай на рассвете… Смотри, чтоб никто не заметил. Едем в Литву!
— Служу до смерти вельможному пану! — охватил ноги Чаплинского Ясинский и, быстро поднявшись, скрылся в дверях.
XLIII
На берегу Днепра, на пограничной черте запорожских владений, приблизительно где ныне находится город Екатеринослав {68} , приютилась в овраге корчма.
68
Екатеринослав — город этот возник в конце XVIII ст.