Бувар и Пекюше
Шрифт:
— Это тебя забавляет?
— Да! Конечно! Валяй дальше!
«Бог развивается в бесконечность атрибутов, которые выражают, каждый по-своему, бесконечность его существа. Из них нам известны только два: протяженность и мышление.
Из мышления и протяженности вытекают бесчисленные модусы, в которых содержатся другие.
Тот, кто мог бы разом охватить всю протяженность и все мышление, не увидел бы в них никакой относительности, ничего случайного, а лишь геометрический ряд членов, связанных между собою необходимыми законами».
— Ах! Это
«Итак, не существует свободы ни для человека, ни для бога».
— Ты слышишь? — воскликнул Бувар.
«Если бы бог имел какую-нибудь волю, цель, если бы он действовал ради чего-нибудь, значит он имел бы какую-нибудь потребность и, следовательно, был бы лишен одного из совершенств. Он не был бы богом.
Таким образом, наш мир есть только точка в совокупности вещей, а вселенная, непроницаемая для нашего познания, есть только часть бесконечности вселенных, от которых наряду с нашею исходят бесконечные модификации. Протяженность объемлет нашу вселенную, но ее объемлет бог, который содержит в своем мышлении все возможные вселенные, а само его мышление объемлется его субстанцией».
Им казалось, что они находятся на воздушном шаре, ночью, среди ледяной стужи, и влекомы беспредельным течением в бездонную пучину, а вокруг нет ничего кроме неосязаемого неподвижного вечного. Это было выше их сил. Они бросили книгу.
И желая отведать чего-нибудь менее крепкого, они купили курс философии Генье для школьного обучения.
Автор задается вопросом, какой метод заслуживает предпочтения, онтологический или психологический.
Первый подходил к младенчеству народов, когда человек направлял свое внимание на внешний мир. Но в настоящее время, когда он обратил его на самого себя, «мы считаем второй метод более научным», и Бувар с Пекюше остановились на нем.
Цель психологии — изучать явления, происходящие «внутри моего я». Их открывают путем наблюдения.
— Давай наблюдать!
И в течение двух недель, обыкновенно после завтрака, они рылись в собственном сознании, наудачу, надеясь на великие открытия, но не сделали ни одного, чем были весьма изумлены.
Одно явление занимает мое я, а именно идея. Какова ее природа? Было высказано предположение, что предметы отражаются в мозгу и что мозг отсылает эти образы нашему духу, благодаря которому мы их познаем.
Но если идея духовна, то как представить себе материю? Отсюда скептическое отношение к внешним восприятиям. Если же она материальна, то духовные предметы нельзя было бы себе представлять. Отсюда скептическое отношение к внутренним понятиям.
Впрочем, тут рекомендуется осторожность. Эта гипотеза ведет нас к атеизму.
Ибо, если образ есть вещь конечная, то он не в состоянии представлять бесконечность.
— Однако, — возразил Бувар, — когда я думаю о каком-нибудь лесе, человеке, собаке, то я вижу этот лес, этого человека, эту собаку. Значит, идеи представляют их.
И они занялись вопросом о происхождении идей.
По мнению Локка, их существует две: ощущение,
Но тогда мышлению будет недоставать основы. Оно нуждается в субъекте, в чувствующем существе, и не способно снабдить нас великими основными истинами: идеями бога, добра и зла, справедливости, красоты и пр., понятиями всеобщими и прирожденными, то есть предшествующими явлениям и опыту.
— Будь они всеобщими, мы обладали бы ими с самого рождения.
— Под этим словом надо понимать склонность к обладанию ими, и Декарт…
— Твой Декарт завирается! Он утверждает, что ими наделен зародыш, а в другом месте сознается, что они подразумеваются.
Пекюше был удивлен.
— Где ты это нашел?
— У Жерандо!
И Бувар похлопал его по животу.
— Перестань! — сказал Пекюше.
Затем перешел к Кондильяку:
— Наши мысли не являются метаморфозами ощущения. Оно их вызывает, приводит в действие. Чтобы приводить их в действие, нужен двигатель. Ибо материя сама по себе не может вызывать движения… И я нашел это у твоего Вольтера, — прибавил Пекюше, отвешивая ему низкий поклон.
Так они повторяли все те же аргументы, и каждый относился с презрением к взглядам другого, не убеждая его в своих.
Но благодаря философии они выросли в собственных глазах. Жалкими казались им теперь их прежние занятия сельским хозяйством, политикой.
Музей внушал им теперь отвращение. Они были бы чрезвычайно рады продать эти безделушки, и перешли ко второй главе: к душевным способностям.
Их насчитывается три, не больше! Чувство, познание, воля.
В способности чувствовать следует различать чувствительность физическую и чувствительность моральную.
Физические ощущения естественно подразделяются на пять видов, будучи обусловлены пятью органами чувств.
Явления моральной чувствительности, наоборот, нимало не зависят от тела. «Что общего между удовольствием Архимеда, открывающего законы тяжести, и отвратительным наслаждением Апиция, пожирающего кабанью голову!»
Моральная чувствительность бывает четырех родов, и второй ее род — «моральные желания» — делится на пять видов, среди которых находится любовь к самому себе, «склонность, несомненно, законная, но которой, когда она преувеличена, дается название эгоизм».
В способности познавать содержатся восприятия разума, среди которых мы находим два главных движения и четыре степени.
Абстракция может представлять затруднения для своеобразных умов.
Память устанавливает связь с прошедшим, как предвидение — с будущим.
Воображение — это скорее всего особое свойство, sui generis.
Вся эта путаная аргументация в защиту общих мест, педантичный тон автора, однообразие оборотов: «мы готовы признать — мы далеки от мысли, — спросим наше сознание», непрестанное восхваление Дегальда-Стюарта — словом, все это пустословие вызвало в них такую тошноту, что они перескочили через способность воли и вступили в область логики.