Буйная Кура
Шрифт:
Чем больше сгущался вечерний мрак, чем больше затихала земля, тем крепче сжимал Аллахяр винтовку, лежавшую на коленях. Палец он не снимал со спускового крючка.
Когда птица с шумом вспархивала из-под копыт, Аллахяр вздрагивал и мысли его перебивались. Он снова начинал торопить коня.
Предположение, что Мелек вернулась в дом своего дяди, не так уж волновало его. Говоря честно, это даже было ему по сердцу. Разве не для этого он последние месяцы каждый день поднимал в доме шум, затевал ссору, всячески издевался над Мелек? Разве он не хотел, чтобы все это осточертело жене, чтобы она таким образом сама догадалась исчезнуть с глаз долой. Больше того, разве он уже тайно не искал
Аллахяр решил, что, как только приедет домой, сразу же пошлет человека к дяде Мелек, чтобы все узнать. Все-таки, что же с ней случилось? Если она ушла к своему дяде, пусть пеняет на себя. Никто не станет упрашивать ее вернуться обратно. Но если она ушла не к дяде?! Вот вопрос. Вот что так беспокоило и так волновало Аллахяра.
Сворачивая на другую дорогу, конь часто фыркал, навострив уши, и порой даже останавливался. Аллахяр отъезжал от дороги, прятался и вслушивался в окружающие звуки. Проверял, не прячется ли в этих вечерних сумерках человек. Но когда вечерний ветер, облизывая вдоль ущелий травы, обвевал его, он набирался духу и снова пришпоривал коня. Он боялся. Если бы давеча уязвленная честь и забота о ней не придали ему решимости, он вообще бы не поехал в путь на ночь глядя. Всю ночь проиграл бы в карты, а утром при ярком солнце оседлал бы коня. Но теперь поздно об этом думать. Теперь надо как-нибудь доехать до села.
Чтобы развеять страх и забыть о разбойниках, которые, может быть, прячутся в ущелье, Аллахяр снова стал думать о Мелек.
Может быть, она бросилась в Куру? Ведь в последнее время не было дня, чтобы он ее не ругал и не проклинал. Мало того, бил каждый день. Может, это все так надоело ей, что теперь, воспользовавшись отсутствием мужа, она бросилась с обрыва в реку?
У Аллахяра задрожали губы, он подумал в душе, что если она так сделала, то она совсем глупая женщина.
От этой мысли ему стало как будто легче, и он пришпорил коня.
Впереди на вершине высокого холма показались черные силуэты людей. Их было трое. Конь фыркнул и навострил уши. Аллахяр обмотал ремень винтовки вокруг руки и вслушался в тишину ночи. Слева по ущелью текла вода, и ее шум явственно доносился до него. Лягушки, квакающие в болоте, порою умолкали и с плеском прыгали в воду.
Аллахяр доехал до того места, которого больше всего боялся. Здесь холмы справа и слева от ущелья подступали друг к другу совсем близко, образуя своеобразный тоннель. Дорога поворачивала, пересекала речку и тогда только снова выходила на ровное место. Проехать бы эту теснину в целости и сохранности - и считай, благополучно доехал до дома. Немало крови пролито здесь в разные времена. Это место и зовут Аджи-дере, то есть Горькое ущелье. А еще его называют "Эй, брат". Говорят, что здесь в течение одной ночи перерезали кинжалами семерых братьев и бросили вниз с обрыва. Раненые братья до утра звали друг друга, стонали, кричали: "Эй, брат", говорят, в ночь их смерти и сейчас еще можно услышать те же стоны и те же крики.
Каждый раз, когда приходилось проезжать это ущелье, у Аллахяра неприятно сжималось сердце. Но до сих пор он ездил здесь только днем, а теперь вот угораздило его поехать ночью. И все из-за этой твари Мелек!
Увидев темные силуэты на холме, Аллахяр совсем оробел. Он хотел повернуть коня и что есть духу скакать обратно в город. Но все же мужское самолюбие не позволило ему сделать это. Он тихо, стараясь не щелкнуть затвором, дослал патрон в ствол винтовки и со словами "все в руках божьих" тронул коня. Он съехал с большака и ехал теперь по тропинке. Там, где холмы совсем близко подступили
Аллахяр скакал и прислушивался: погони как будто нет. Тогда не веря, что опасность миновала, он придержал коня и оглянулся. Темные силуэты на вершине холма отсюда были видны еще яснее и четче. Это были всего-навсего надгробные камни старого кладбища. Теперь можно было перевести дыхание. Аллахяр вытащил платок и вытер холодный пот, выступивший на лбу.
Показались огни села. Кажется, и Гнедой тоже успокоился. Если раньше он фыркал и останавливался при виде всякого подозрительного камня, то теперь не обращал внимания даже на лисиц со сверкающими глазами, то и дело перебегающих дорогу.
Из-за холма выплыла в небо полная яркая луна. Холодное сияние залило землю. Побелели воды Куры вдали. Еще громче заквакали лягушки.
Услышав хриплый лай собак, Аллахяр совсем успокоился. Он погладил рукой шею лошади и почувствовал, что Гнедой весь в поту. "Еще немного такой скачки и совсем бы загнал коня", - подумал он и, натянув удила, заставил Гнедого идти еще тише, медленнее.
Наконец залаяли и его, Аллахяра, собаки. Он подъехал к воротам. Слуга, как видно, еще по далекому лаю собак, когда они начали тявкать на краю села, догадался, что возвращается хозяин. Теперь он быстро открыл ворота. Собаки, узнав хозяина, окружили, прыгали вокруг коня, а потом стали лизать ноги Аллахяру.
Он спокойно спешился. Повернув затвор, вынул патрон из винтовки. Снял хурджин и, не глядя на слугу, который, напротив, во все глаза следил за каждым движением хозяина, приказал:
– Поводи коня по двору. Он потный.
Аллахяр вел себя так, словно ничего не случилось. Тяжелыми шагами он поднялся по лестнице на веранду. Поздоровавшись с матерью, которая, должно быть, каждую минуту ждала его возвращения, прошел в дом.
Бедная женщина все эти дни только и думала о том, что она скажет сыну. Она вошла в дом вслед за ним. Аллахяр бросил хурджин на тахту, поставил винтовку в угол, снял с себя патронташ. Отстранив мать, сам начал снимать сапоги. Он снимал их, хромовые, плотно облегающие икры, упирая носок правой ноги о пятку левой, потом, словно не имея представления о случившемся, обвел глазами комнату и спросил:
– Где же Мелек? Позови ее. Разве не ее дело снимать с меня сапоги?
Мать не ответила. Она изучающе глядела на сына.
"Кажется, сынок-то не знает ни о чем. Что мне теперь делать? Как такой камень обрушить на его голову? Может, ничего и не говорить? Пусть поспит спокойно, а завтра и без меня все узнает. К тому же говорят, что утреннее зло лучше вечернего добра".
– Откуда мне знать, куда она снова запропастилась, спит где-нибудь. Дай-ка сниму сама.
Аллахяр не согласился. Кое-как он стянул с себя оба сапога.
– Ты не голоден? Да развею я все твои горести. Скажи, чего хочет твое сердце, я принесу.
– Ничего не надо. Скажи мне, где твоя невестка?
– Откуда мне знать.
– Сколько дней, как она пропала?
Теперь мать поняла, что Аллахяр знает все. Наверно, из-за этого он так поздно выехал в дорогу и прискакал в село темной ночью.
– На другой день после твоего отъезда пропала она.
– И никаких не осталось следов?
– Откуда знать мне, сынок. Под вечер она взяла кувшин и пошла по воду. Стемнело, а ее все нет. Пригнали скотину с пастбища, все разошлись по домам, я накормила коров, собак, а она так и не вернулась. Намаялась я в ту ночь. Не спала, все выходила на веранду, глядела, ждала.