Буйная Кура
Шрифт:
– Ну что, доволен?
Ашраф улыбнулся. В улыбке проскользнула вроде как виноватость. Но нельзя было сказать, чем он огорчен - тем ли, что убил птицу, тем ли, что отнял ее у Ахмеда.
– Так где же мне теперь охотиться? Я вижу, все здесь ваше. Наверное, ты не разрешишь мне и рыбу ловить в Куре?
Ашраф не уловил шутки в разговоре Ахмеда.
– Вода в Куре не моя и рыбы ничьи. Они божьи. Какое мне до них дело.
– Птица тоже ведь божья, однако ты отнял ее у меня.
– Ее я подбил.
– Значит, говоришь, ты меткий стрелок и охотник лучше, чем я?
Ахмед все шутил. Ашраф же воспринимал
– Ты не веришь, что я меткий стрелок?
– Не верю.
– Давай тогда поспорим. Увидим, кто лучше стреляет.
– Но это ваш луг, у меня нет права стрелять здесь.
– Ничего, я разрешаю.
– Хорошо, пусть будет по-твоему.
До самого вечера они бродили по берегу Куры. Ахмед нарочно не стрелял в птиц, которые легко ложились на мушку, и таким образом позволял Ашрафу, которого обуревала первая охотничья страсть, выстрелить первым. Мальчик по колена измок в росе и забыл все на свете. Каждый раз, подбив птицу, он поднимал ее за крыло и с гордостью показывал Ахмеду, словно говоря: "Ну, как?" Ахмед улыбался.
Не заметив, они ушли далеко от села. Ахмед понял, что Ашраф забыл о времени и не думает возвращаться, и придержал шаг.
– Может быть, хватит, а то мы перебьем всех птиц. Теперь я поверил. Ты и вправду хороший охотник.
– Ты тоже неплохо стреляешь, русский...
Ашраф спохватился и покраснел.
– Не стесняйся. Меня все называют здесь Рус-Ахмедом. Ты тоже называй так.
– Почему тебя так называют?
– Откуда мне знать?
– Из-за того, что ты носишь шапку?
– Наверное.
– А почему ты не носишь папаху?
– Привык.
– Где?
– В Петербурге.
– А где Петербург?
– Э, далеко. Отсюда не видать.
– Зачем же ты туда ездил?
– Учиться.
– А почему вернулся?
– На что тебе это знать? Длинная история. Когда-нибудь придешь ко мне, я все расскажу. Читать-то умеешь?
– Нет.
– А научиться хотел бы?
– Разве это нетрудно?
– Для такого парня, как ты - ерунда. Через месяц будешь читать.
Ашраф не знал, что ему ответить.
– Если хочешь, я научу тебя даже говорить по-русски. Хочешь?
– Не знаю.
Они взобрались по тропинке вверх. Совсем стемнело.
Дрожали огни села.
Ашраф свернул было с тропинки налево, к своему дому, но Ахмед остановил его:
– Возьми и этих.
– Зачем?
– В темноте блеснули его большие глаза.
– Я же их не убивал.
– Что с того. Я их дарю тебе.
– Охотник не берет чужой добычи.
– Ты же не сам берешь, я тебе дарю. И потом, кто мне их приготовит?
– Отчего у вас в доме нет людей?
– Я сирота.
Ашраф звонко засмеялся.
– Такой большой и сирота! Разве так бывает?
– Когда человек попадает в чужие края, бывает. Ну хорошо, Ашраф, спокойной ночи. Когда захочешь, приходи, я буду рад.
Ашраф пришел на другой день утром. Он положил на подоконник большой узел. Ахмед, разложив перед собой бумаги, что-то писал.
– О, добро пожаловать! Значит, пришел все же. Очень хорошо. А что здесь?
– Мать прислала. Она сказала, что человек должен оказывать уважение пришельцу. Здесь немного сыра, масла. И еще
– Он развязал узел.
Ахмед вдохнул запах свежего теплого хлеба и улыбнулся, как ребенок, которому подарили красивую игрушку. В то же время глаза его увлажнились. Заботливость мальчика тронула отшельника до глубины души. Целые годы он не встречал человеческого участия, забыл, что такое внимание, ласка, доброта. Он натыкался всюду только на холодные, а то и враждебные взгляды, на подозрение или в лучшем случае на равнодушие. Долгие дни и ночи он проводил один без людей, наедине со своими мыслями. Он представлялся самому себе ненужным куском дерева, выброшенным бурными волнами судьбы на чужой, холодный, пустынный берег. С тех пор как приехал в это село, он не пробовал теплого хлеба. Все сторонились его, а он не навязывался. Одиноко уходил он в свое жилище, стоящее на отшибе, и ложился спать, завернувшись в шубу. Как же было ему не растрогаться в эту минуту. Кто-то посочувствовал ему. Нажарил птиц, испек хлеба, кто-то сказал: "Надо оказывать уважение пришельцу". Это он, значит, пришелец, и ему оказано уважение.
– Большое спасибо, брат. Совсем ты меня расстроил.
– Почему же?
– Так.
– И, ломая лепешку, добавил: - Давно я не ел такого хлеба. Как вкусно! Давай-ка ешь и ты.
– Я сыт.
– Что из того! Вместе - вкуснее.
Ашраф незаметно взглядывал на Ахмеда. Вчера во время охоты, в азарте, он как-то не обратил внимания, но сегодня увидел, насколько у Ахмеда красивое и располагающее к себе лицо. Ашраф мысленно сбрил ему бороду, подстриг волосы и привел в порядок усы, и получился Ахмед совсем еще молодым человеком. А если бы ему еще и одеться по-настоящему...
Ашрафу было приятно, что этот человек, с которым он начинает дружить, не урод какой-нибудь с разбойничьей рожей.
Внимательно посмотрел Ашраф и по сторонам. Ахмед увлеченно ел хлеб и не замечал изучающих взглядов гостя.
Порядок в доме тоже понравился Ашрафу. Он оглядел постель, сложенную на сером рядне, наброшенном на деревянную кровать, сундук, двустволку, висящую на гвозде, книги, стоящие на полках и лежащие на столе, шубу, висящую поодаль, даже веник в углу около двери.
Оглядев все это, Ашраф остановился глазами на фотографии. Он увидел мужчину, смотрящего из-под широких вразлет бровей прямо на него, на Ашрафа. Мужчина был в большой серой папахе. Ашрафу подумалось, что если бы мужчина на фотографии разомкнул губы и заговорил, то он сказал бы что-нибудь недлинное, мужественное, но доброе и приятное. Ашраф так внимательно разглядывал незнакомого мужчину, что ему начало казаться, будто широкие усы его и борода, закрывающая грудь, и вправду задвигались, зашевелились. Тогда он стал разглядывать одежду мужчины.
Как красива его вышитая чоха, пояс со свисающими концами, кинжал. Можно было разглядеть все узоры на серебряной рукоятке кинжала.
А кто та женщина, сидящая рядом в черном келагае с белыми узорами? И еще паренек стоит сзади них и глядит поверх их плеч. Он так знаком Ашрафу, особенно его взгляд, будто Ашраф с ним когда-нибудь встречался.
Ахмед между тем покончил с хлебом.
– Спасибо, брат охотник, - сказал он, но Ашраф ничего не услышал.
Увидев, что парень внимательно разглядывает фотографию и забыл про все на свете, Ахмед положил ему руку на плечо и тихо спросил: