Буйная Кура
Шрифт:
– Что здесь понимать? Распрягите коней, отведите их в стойло. Хотите, можно и фаэтон там поставить.
– Лучше здесь, перед глазами.
– Не бойтесь ничего, вы же - гость. Гостям почет и уважение.
Они отвели коней в стойло. Ахмед передал фаэтонщику сноп зеленой травы.
– Возьми, положи перед ними, пусть едят. Если не хватит, я принесу еще.
Иван Филиппыч радовался хорошему человеку. А он еще поначалу не хотел ночевать, и чуть не проехал это село. Везде, оказывается, есть хорошие люди. Он обхаживал лошадей, растирал им бока, гладил потные шеи.
Алексей Осипович снял пиджак и подошел к окну. Вытер пот со лба. Он очень устал. Если было бы где, он тотчас прилег бы отдохнуть. Подумав об этом, он снова оглядел комнату. Подошел к тахте, прикрытой циновкой, присел.
"Наконец-то путешествие позади, - думал он.
– Если не завтра, то послезавтра обязательно буду дома".
Алексей Осипович был доволен своим путешествием. Но можно было бы сделать больше. Все же он встретился со многими мальчиками, знающими кое-как хотя бы пять русских слов, поговорил с ними. Шестьдесят человек согласились учиться в семинарии. Но что такое шестьдесят человек! Надо было бы заехать в самые глухие, отдаленные села, глядишь, набрал бы еще десятка полтора...
Он снова оглядел комнату. На стене висела географическая карта двух полушарий земли. Стоял еще глобус, на подоконнике и в углу лежали книги. На столе стопка тетрадей. По виду можно было бы сказать, что в этом доме живет учитель. Но откуда здесь взяться учителю и что ему здесь делать, если нет поблизости ни одной школы?
Алексей Осипович забыл про усталость, про то, что больше всего ему хотелось прилечь. Он подошел к столу, перелистал истрепанную азбуку и стал разглядывать тетради, исписанные детскими каракулями. Смотрел на эти каракули с интересом и вниманием, представлял себе маленькие неумелые пальчики ребятишек, с дрожью, с большим трудом и стараньем выводящие свои первые буквы. По каракулям было уже видно, кто впервые взял в руки перо, а кто немного поднаторел. Тетради были по-учительски проверены, ошибки подчеркнуты и исправлены красными чернилами.
Между тем Ахмед, помогавший кучеру управиться с лошадьми, вошел в комнату, чтобы взять самовар. Но тут он увидел гостя, склонившегося над тетрадями.
– Почему не приляжете с дороги? Самовар поспеет не скоро.
Алексей Осипович повернулся.
– Вы учитель?
– Нет.
– А что же это такое?
– Тетради. Дети учатся писать.
– Знаю, что дети. Они ходят к вам сюда?
– Ходят. А я их учу.
– Значит, вы - учитель? А говорите, что нет. Кто же вы?
– Да так... вроде почтальона.
– Какого почтальона, что за вздор!
– Если признаться, конечно, вздор. Честно говоря, я просто-напросто живу пока без всякой работы. Еще недавно здесь проезжали почтовые фаэтоны и дилижансы, едущие в Баку, Ереван и Гянджу. Но с тех пор, как провели железную дорогу, движение по шоссе почти прекратилось, почта, во всяком случае, отправляется поездом. Ну вот я и сделался сторожем пустого, никому не нужного дома. Чтобы не скучать, собрал вокруг себя ребятишек, учу их читать и писать.
Алексей Осипович подвел
– Вы сами-то хоть понимаете, какое великое дело делаете?
– Ну уж и великое! Что тут такого?
Алексей Осипович, глядя на Ахмеда, невольно вспоминал свою молодость. Ахмед же по взгляду гостя чувствовал, что имеет дело с добрым и порядочным человеком.
– Как вас зовут?
– Ахмед. Сначала в селе меня называли Почт-Ахмедом, потом я стал почему-то Рус-Ахмедом. Теперь понемногу превращаюсь в Учителя-Ахмеда. Посмотрим, что будет дальше.
– Почт-Ахмед, а теперь Учитель-Ахмед! Скажите пожалуйста, - рассмеялся Алексей Осипович.
– Вы не обращайте внимания, это я не над вами смеюсь, а тому, что у вас все ведь, как у меня. Я когда-то работал на почте, а потом стал учителем. Меня и сейчас друзья в шутку называют иногда "экс-почтальон".
Ахмед тоже не мог не рассмеяться вслед за гостем. Иван Филиппыч, войдя в комнату и увидев обоих мужчин весело смеющимися, недоуменно пожал плечами и, взяв самовар, пошел с ним на улицу.
Затем Алексей Осипович вынул аккуратно сложенный белоснежный платок, приложил его к глазам и вместе с набежавшими от смеха слезинками стер с лица всю веселость. Огладил бородку и сделался вновь серьезным и степенным человеком.
– А где же вы изучали русский язык?
– В Петербурге.
– То-то я гляжу, что вы похожи на человека, успевшего кое-где побывать и кое-что повидать.
– Да, я учился, - сообщил Ахмед, разжигая самокрутку - на факультете права.
– Сумели окончить?
– Нет, уволили с половины курса.
– За что же, если не секрет.
– Заподозрили в неблагонадежности... Политические взгляды... знаете ли...
– Вон оно что!... Ну, а теперь как?
– Теперь... Теперь - ничего. Теперь, как видите, я уехал в самое глухое село на свете. Живу вдалеке от друзей, вообще от людей, от общества. Ушел в свою скорлупу. Отец и мать отреклись от меня. Делать ничего не умею.
– Вот так раз! А то большое дело, которое вы здесь начали? Кто хочет помочь своему народу, тот должен начинать с просвещения. Вы учите детей грамоте, это не просто большое, это великое дело! И давно ли вы этим занимаетесь?
– Второй год.
– Дети чему-нибудь научились?
– Так... кое-что... вы же видели их тетради.
– Могу ли я завтра с ними поговорить?
– Хотите проверить?
– Ну что вы, что вы... Я, видите ли, служу в Горийской учительской семинарии. Мы там открыли новое отделение.
– Где, где вы работаете?
– В Гори. А что такое? Чему вы так удивились?
– Простите, а вы не Алексей Осипович Черняевский?
Теперь гость с удивлением и интересом посмотрел на хозяина дома.
– Да, верно. Как вы догадались? И откуда вы знаете мое имя?
– Из писем Ашрафа. Он всегда пишет о вас. Ведь это я обучил его самой первой грамоте. Теперь он ваш ученик.
– Какой Ашраф? Ашраф из Гейтепе? Конечно! Как же я сразу не сопоставил!
– Да. Это наш Ашраф.