Буйная Кура

Шихлы Исмаил

– Вы не отец Ашрафа?

– Да, - сказал тихо Джахандар-ага и подтянулся.
– Как там мой сын? Здоров?

– О нем не беспокойтесь, орел! Гордость нашей школы. Спасибо вам, очень способный и сообразительный юноша.

– А когда оп приедет? Скоро ли отпустят его домой?

– Приедет. Через дней десять будет дома.

– Успеет ли к переезду на эйлаг?

– Успеет, не беспокойтесь.

– Мать скучает по мальчику.

– Я знаю, что и он очень тоскует.

– Почему? Не нуждается

ли в чем?

– Ни в чем не нуждается, - сказал Алексей Осипович спокойно и обвел взглядом присутствующих.
– Но он там один и скучает без друзей. Ведь во всей нашей школе, кроме Ашрафа, из Гейтепе никого нет. Если бы несколько человек из его товарищей поехали учиться, было бы прекрасно. Они станут друг другу опорой и забудут о том, что находятся вдали от дома. Разве я неверно говорю? Нельзя оставлять его там одного. Именно за этим я приехал в ваше село. Вы должны помочь мне, мы отберем ребят и повезем их учиться.

Когда разговор принял такой оборот, наступила напряжепная тишина. Джахандар-ага тоже не знал, что ответить.

Молчал и молла Садых. Только его четки стучали сильнее обычного. Алексей Осипович, поняв, что может упустить удобную минуту, начал решительный разговор:

– Ну, почему же вы молчите?

– У нас нет детей, которых мы могли бы отправить учиться.

– Таких детей много, - раньше Алексея Осиповича ответил Ахмед.
– Если дать им образование, они станут настоящими людьми.

– Про каких детей говоришь?
– гневно спросил молла Садых.

– Хотя бы Осман.

– Осман? Он же бестолочь и лентяй! За три года он не мог выучить ни одной суры из Корана. Разве он способен учиться?

– Учиться способен каждый человек.

– Я учу их. Я лучше знаю, кто на что способен.

– Если бы я тоже не знал, не говорил бы. А вы так их учите, что никто ничего не понимает.

– Эй, Рус-Ахмед, придержи язык. Будешь жалеть!

– А как же Али, он тоже бестолочь и лентяй?

– Они оба один другого стоят, как два конца одной и той же веревки.

– И Салим?

– Ты что, решил сегодня спорить со мной?

– Не сердись, молла Садых, - тихо сказал Годжа, внимательно слушавший спор.
– Ты, конечно, очень тверд и мудр, но ребята ничему не могут у тебя научиться. Вот хотя бы мой Черкез. Четыре года он ходил к тебе, но так ни чему и не научился.

– Значит, аллах не хотел поделиться с ним своими тайнами.

– При чем здесь аллах?

– Не гневи аллаха. Все в его руках.

– О чем вы спорите?
– вступился Алексей Осипович, стараясь примирить спорящих.
– Государь сам дал согласие на обучение татарских детей. Во многих селах открыты новые школы. И в вашем уезде надо сделать то же самое. Мы же стараемся ради вас, а не ради себя. Отпустите ваших детей учиться.

– Очень хорошо.

Мы всегда готовы склонить голову перед волей царя. Но прежде объясните нам, какими будут эти новые школы? Там будут изучать Коран?

– Конечно, будут, молла Садых. Там учреждены специальные уроки шариата. И в нашей Горийской семинарии давно введены такие уроки.

– А сунниты и шииты обучаются вместе?

– Нет. Мы учли и это. У каждого есть свой молла. В день три раза дети ислама совершают намаз. Мы не хотим никого отрывать от своей религии.

Молла Садых прищурил глаза, хитро посмотрел на Алексея Осиповича, затем окинул взглядом присутствующих.

– Нет, господин учитель, вы не обманывайте нас. Это старое ваше занятие - сеять раздор среди правоверных. Под видом обучения вы будете настраивать детей против отцов и старших братьев, против наших порядков. Вы хотите сделать из них врагов своего же народа. Но знайте: на этот раз ничего у вас не выйдет. Эй, люди, слышите вы меня?
– Молла Садых сделал рукой решительный жест, как бы давая собравшимся какой-то знак.

Алексей Осипович посмотрел в сторону мужчин и увидел только большие кинжалы да разъяренные глаза, смотрящие из-под мохнатых папах. Не успел он собраться с мыслями и что-нибудь ответить, как-нибудь разрядить атмосферу, как вдруг один мужчииа с кинжалом вышел из ряда и шагнул в его сторону. Кинжал на нем был так велик, что, казалось, пригибал своего владельца к земле.

– Послушай, чего ты хочешь от нас? Зачем шатаешься по деревням и по дворам, зачем сбиваешь с толку наших детей?

– Вашим детям я желаю только добра.

– А мы не хотим от тебя ни добра, ни зла, убирайся отсюда!

Собравшиеся будто ждали знака. После резких и решительных слов застрельщика послышался дружный возбужденный ропот:

– Мы не собираемся жертвовать своими детьми!

– Мы не допустим, чтобы на шее наших детей висел крест.

– Эй, гоните его!

– И Рус-Ахмеда тоже!

– Вон нечестивцев из нашего села!

Они хотят сделать нас такими же неверными собаками, как и сами.

– Люди, успокойтесь, не горячитесь, я такой же мусульманин, как и вы.

– Ты врешь! Хоть ты и зовешься Ахмедом, но ты неверная, нечестивая собака!

– Привязать их друг к другу, да и бросить в Куру!

Страсти разгорались все больше. Многие схватились уж за рукоятки кинжалов. Одной искры хватило бы теперь, чтобы все вспыхнуло огнем вражды и кровопролития. Алексей Осипович понимал всю опасность положения, но отступать было поздно, да и некуда. До сих пор ему не приходилось встречаться с такими разъяренными людьми. В других деревнях люди внимательно выслушивали его, относились сочувственно, помогали. Теперь же под угрозой оказалось не только дело, но и сама жизнь.