Буйная Кура
Шрифт:
– Большое спасибо.
Алексей Осипович открыл ворот рубахи. Расслабил галстук, платком вытер пот с шеи. Затем по привычке вытер изнутри околыш фуражки. Долго глядел он вслед людям, уходящим с холма. Потом печально и с сожалением покачал головой:
– Не ожидал я такого. Ваши люди очень опасны.
– Они не виноваты. Их подстрекнул молла.
– Что поделаешь, видно, придется мне вернуться с пустыми руками.
– Об этом мы подумаем после.
Около дерева остались только родственники Джахандар-аги. Алексей Осипович подошел ближе к своему спасителю.
– Не будь вас, не выбраться бы
Услышав имя сына, Джахандар-ага вскинул брови и окинул гостя тяжелым взглядом. Стесняясь недавно происшедшего здесь события, он не сразу нашелся, что сказать.
– Вы что, уезжаете?
– Сию же минуту. Путник должен быть в дороге. Я и без того очень опаздываю.
– Не торопитесь.
– Фаэтон ожидает, да и хорошо, если выедем пораньше.
– Не спешите, - твердо сказал Джахандар-ага и обратился к одному из стоящих рядом юношей: - Сынок, приведи мне коня, затем ступай ко мне домой и скажи, что у нас сегодня гость. Понял?
– Напрасно беспокоитесь...
– Идемте ко мне. Ни один порядочный гость, посетивший это село, не уезжает отсюда, не попробовав хлеба в моем доме.
– Честно говоря...
– Идемте ко мне. Там поговорим и посоветуемся.
Алексей Осипович посмотрел на Ахмеда и понял, что ничего не остается, как согласиться. По тропинке обочь пыльной дороги они зашагали в нижнюю часть села. Джахандар-ага вел коня за узду. Следом за ними ехал Иван Филиппыч в своем фаэтоне.
7
Целую неделю Джахандар-аги не было дома. После такой разлуки Мелек встретила его с затаенной страстью соскучившейся и любящей молодой жены.
Конь, почувствовав, что уже добрались до дома, радостно заржал. Это ржанье первой услышала Мелек. Она накинула на голову шаль, выскочила во двор и, таким образом, раньше слуг приняла узду из рук мужа.
Вообще-то Джахандар-ага не любил этих нежностей, этих женских штучек, но на этот раз промолчал. Постепенно Мелек все больше поступала по-своему, а Джахандар-ага все больше мирился с ее самостоятельными и своенравными поступками. Вот и сейчас, отдав узду молодой жене, он молча опустил на землю большой, тяжелый хурджин. Он словно и не смотрел на Мелек, но увидел, что за эти дни она похорошела еще больше.
Мелек поняла взгляд мужа, застыдилась и покраснела.
Она и стеснялась и рисовалась перед мужем в одно и то же время. Да и как не рисоваться, не кокетничать женщине, сознающей силу и власть своей красоты! Кофточка на ее груди трепетно вздымалась и опускалась. Джахандар-ага видел это краем глаза и еще раз порадовался тому, что стал обладателем такой молодой, красивой и горячей женщины.
Мелек исподлобья взглядывала на мужа:
– Что-то долго гостили в городе.
– Или соскучилась?
Мелек поняла, что за грубо оброненными словами тоже скрывается тоска человека, соскучившегося по любимому существу. Ей хотелось рассказать мужу все, что она без него пережила и передумала, как она вспоминала его, как мечтала ночами, как ласкала в своих мечтах и как ей было одиноко, когда после страстной мечты она оказывалась в постели одна. Слова нежности и любви так и рвались у Мелек, но она подумала, что мужу может не понравиться ее чувствительная болтовня, он это примет за легкомыслие и рассердится. "Я
– Оставь. Люди возьмут. Он тяжелый.
В этих словах Мелек увидела непривычную для нее мужскую заботу. Она выпрямилась и посмотрела мужу прямо в лицо. Она хотела знать, что творится сейчас в душе у этого грубоватого внешне, большого и смуглого мужчины. Она-то не узнала ничего, но зато Джахандар-ага увидел жену насквозь, понял, как переполнена она благодарной лаской и нежностью, и сердце его дрогнуло. Мгновенно охватило его желание тут же обнять эту женщину и прижать ее голову к груди.
– С приездом, хозяин.
Голос Таптыга отрезвил захмелевшего от женского взгляда мужчину. Мелек, услышав посторонний голос, быстро взяла ружье из рук мужа и пошла в дом.
Джахандар-ага еэдил в город перед переездом на эйлаг, чтобы привести в порядок кое-какие свои дела и накупить, по его же словам, всякой всячины. Пройдя в комнату и опустившись на тахту, он почувствовал, что устал и что соскучился по своему дому. Уставал он и раньше, но вот такой тихой радости, которая охватила его теперь в родных стенах, он раньше как-то не замечая или вовсе не испытывал. Словно новыми глазами он увидел тридцатилинейную лампу с тщательно вычищенным стеклом, занавески, закрывающие окна, аккуратно сложенную в сторонке постель, посуду на полках, большие и маленькие медные тазики, недавно луженные и оттого сверкающие, словно новое серебро, ковры, развешанные вдоль стен. Все сегодня радовало его глаз и душу. Не ярче ли сделались эти ковры, подобные луговым цветам, не чище ли вымыты балки потолка? В самом воздухе комнаты разлита! какая-то теплая ласка, которая размягчает, обволакивает, тянет прилечь, облокотиться, положить голову на подушку из лебяжьего пуха.
Мелек сняла у входа туфли, бесшумно прошла и повесила на оленьи рога винтовку, кинжал с серебряной рукояткой, вышитую чоху, башлык с белыми кисточками, синюю бухарскую папаху. Глядя на ее ловкие, но плавные движения, Джахандар-ага впервые ощутил, что такое домашний уют и женские ласки. Что случилось, что все это означает? Почему раньше, уезжая даже надолго, он не скучал по своему дому, а возвращаясь, не испытывал такого тихого и глубокого блаженства? Неужели она, эта женщина, принесла все с собой? А может быть, он просто стареет и в нем появилась леность кошки, которая ищет теплого места и не хочет покидать его ради улицы?
Мелек подошла к мужу и прервала его глубокую задумчивость.
– Давай сниму сапоги.
– Не надо. Я сам.
– Хорошо. Тогда я принесу воды помыть ноги.
Джахандар-ага увидел, как заколыхалось сборчатое платье жены, в лицо ему ударило теплым воздухом. Пока он снимал сапоги и относил их в конец комнаты, Мелек вошла с кувшином и тазом. Она присела против мужа на корточки.
– Эй, пошевелись, подвинься поближе. Джахандар-ага промолчал.
Ему доставило особое удовольствие сегодня даже то, что Мелек не назвала его по имени, а сказала ему запросто "эй". Он поставил ноги в таз с теплой водой.