Былого слышу шаг
Шрифт:
По служебным делам Ленина соединял, очевидно, секретарь. А когда звонил по личному делу, то сам брал трубку, хотя получить нужный номер в тех условиях было не так-то просто. Сперва дожидались, когда откликнется телефонистка и скажет «тридцать шесть», после того надо было назвать номер; барышня его повторит и скажет «Готово». А может быть, и не готово. В общем, целая процедура…»
Бывали и семейные вечера. «Пожалуйте в столовую, будем пить чай», — звал обычно Владимир Ильич. Заходила старшая сестра — Анна Ильинична, приезжал Дмитрий Ильич. Так собрались они вместе осенним вечером 1920 года. Прибежала и любимица Владимира Ильича сибирская кошка, которая, как писала Клара Цеткин, напоминала ей Мими —
Комната Крупской была самая крайняя, дальше других отстояла от прихожей, а потому и наиболее тихая. Двадцать с лишним лет жизни Надежды Константиновны прошли в этой комнате. Здесь, подле окна, за миниатюрным письменным столом, лишь простившись с Владимиром Ильичем, писала близким ей людям.
Горькому: «Дорогой Алексей Максимович, похоронили мы вчера Владимира Ильича. Он был до самой смерти таким, каким и раньше, — человеком громадной воли, владевшим собой, смеявшимся и шутившим еще накануне смерти, нежно заботившимся о других…
Раз он очень взволновался, когда прочитал в газете о том, что Вы больны. Все спрашивал взволнованно: «что, что?»…»
Инне Арманд — дочери Инессы Федоровны: «Милая, родная моя Иночка, схоронили мы Владимира Ильича вчера. Хворал он недолго последний раз…
Мы на время остаемся в Горках. Я взялась составлять из его сочинений популярную брошюру — сборник самого важного и существенного, что он сказал, — и взялась уже за работу. Кажется мне, что сборник у меня выйдет. Потом буду помогать разбирать материал в Институте Ленина, писать о пережитом. Сейчас больше всего хочется думать о Влад. Ильиче, об его работе, читать его.
Но надо будет и другую работу делать».
Вставала в пять утра, успевала написать несколько страниц воспоминаний, прежде чем бралась за другую работу — редактировала журналы, отвечала на письма, занималась своими постоянными педагогическими делами.
На книжной полке — тридцать красных томов — то давнее, третье издание сочинений Владимира Ильича. Первый том появился в 1928 году. Его раскрыла Надежда Константиновна, двинулась глазами по строкам; они больше фотографий и воспоминаний — тогда их много публиковали — возвращали живого Владимира Ильича, его голос, его взгляд, его улыбку, его гнев. «Иногда теперь, много лет спустя, — делилась Крупская, — перечитывая статьи Владимира Ильича, слышишь интонацию, с которой он сказал в разговоре ту или иную фразу, которая потом вошла в его статью…»
Том выходил за томом — они были необходимым подспорьем в работе Крупской над (воспоминаниями. И все больше появлялось отчеркнутых мест, все больше закладок в каждой книжке — они и сейчас поднимаются частоколом над ровным обрезом томов. И хочется надолго остаться в этой комнате, открыть книги — по закладкам, отметкам карандаша, словам, написанным на полях, проследить за мыслью Надежды Константиновны. Боязно, однако, и неудобно как-то: в этих закладках и этих пометках — диалог, который вела Надежда Константиновна до конца своих дней с Владимиром Ильичем… Но это же скорее всего был политический, а не личный диалог? А что более личным могло быть для них — более личным, чем та борьба и те надежды, которым отдали жизнь, никогда не страшась угроз и лишений, разрывая с людьми, которые еще вчера были любимы и сегодня еще не стали безразличны…
Долгими вечерами, оставшись одна в комнате, где так часто бывала с Владимиром Ильичем, Надежда Константиновна собирала альбом — очень скромный и очень маленький. Сделает его и станет всегда носить с собой. Невелик был у Крупской запас фотографий Владимира Ильича; какие-то приходилось вырезать из газет, журналов. Вырезала из газеты: Ленин с протянутой рукой, внизу крупными буквами — РКП. Буквы обвела
А портрет Владимира Ильича, который особенно любила Надежда Константиновна, был всегда перед ней — на письменном столе. Крупская наклеила фотографию на свой старый членский билет ВЦИК, послуживший подставкой. Владимир Ильич — в черной барашковой шапке, чуть прищурился.
И такая же фотография, только крупнее, в соседней комнате, над постелью Владимира Ильича, но на этом снимке они вместе с Надеждой Константиновной. И та и другая фотография — выкадровка из снимка, сделанного в деревне Кашино в день открытия здесь сельской электростанции… Один из очень немногих дней после победы революции, который весь — от начала до позднего вечера — Надежда Константиновна и Владимир Ильич провели вместе. Ранним утром отправились на машине в Волоколамский уезд, в Кашино; приехали, ходили по сельским улочкам, обедали с крестьянами, беседовали с ними; наконец, выполняя просьбу уездного фотографа Феофанова, присели в центре большой группы жителей Кашино. И появилась фотография: лица тех, кто запечатлен на ней, — эпоха, последующая судьба каждого из них — история страны… Добрую память должен был оставить этот день, если так полюбилась кашинская фотография в семье Ульяновых…
Все это, однако, будет позже. А в среду 25 сентября 1918 года, спустя восемь дней, как приступил к работе после ранения Владимир Ильич, Ульяновы были заняты сборами в дорогу. Стояли, наверное, незакрытые чемоданы, появлялись все новые узелки. Владимир Ильич, только что вернувшийся из кабинета, шутил, а быть может, и несколько раздражался: вся жизнь в переездах, а обходиться минимумом так и не научились. Очень устал он за эти восемь дней, неожиданно и быстро устал.
Ничего особенного между тем, казалось бы, не происходило. Вышел на работу, а телеграммы с выражением соболезнования по поводу ранения все еще продолжали поступать. И приходилось отвечать, вместо того чтобы заниматься делами. «От души благодарю за приветствия и добрые пожелания и, с своей стороны, желаю всяких успехов в деле социалистического строительства».
Еще во время болезни писал наркому земледелия Середе — это когда он не решился зайти, послушался «переусердствовавших врачей» — писал о Елецком уезде: из 19 волостей, где есть комитеты бедноты, не получено ни одного толкового отчета о сборе излишков хлеба. А хотели уже этот уезд другим в пример поставить. Теперь пришли телеграммы из Ельца — и того хуже, одни общие слова.
«Получил ваши телеграммы.
Невозможно ограничиваться общими и неопределенными выражениями, слишком часто прикрывающими полный неуспех работы. Необходимы еженедельные точные цифры…
Без таких данных все остальное пустая словесность».
Пустая словесность. Сколько же ее до сих пор! Тем радостней, когда встречаешь толковых людей с мест — и дело делают, и знают его, и разумно говорят о нем. Недавно знакомился с документами о главнокомандующем южноуральскими партизанскими отрядами Блюхере — поразительная личность и способнейший военачальник, человек большой судьбы… А в первый же день, как приступил к работе, позвонил Свердлов: «Приехал товарищ из самой гущи деревенской работы. Рассказывает очень много важного. Примете?» Это о Михаиле Ивановиче Санаеве — председателе Сергачского уездного комитета партии. Там, в Сергаче, сама беднота организовала свои комитеты — еще прежде того, как был принят декрет о комбедах. И сумели от кулаков отгородиться…