Быть добру. Перед рассветом

Я всё ещё мёртв. И я всё ещё здесь… здесь, на огненной русской земле, в Донбассе, где нацисты правят свой последний бал, ежедневно пачками отправляясь в ад. Я знаю точно, что они попадают именно туда, без распределения и сортировки – туда, где их ждут все пытки, все поступки, которые они совершили при жизни, вернее, при своём мрачном, гниющем существовании, истоптав своими погаными заморскими сапогами нашу землю, заплевав её своей ядовитой, словно серная кислота, слюной.

Я

всё ещё здесь, потому что нужен. Так сказал мне Колдун. Сон это или явь – не объяснить. Я просто остался. Пока что. Я знаю точно, что не насовсем, поскольку повернуть вспять течение истории невозможно.

Волк стоял на вершине донбасского террикона, раскинув словно в полёте руки. Он оказался здесь по воле высших сил, подготовивших для него особую миссию на этом временном отрезке. И она берёт начало вместе с праведным русским огнём в феврале 2022 года.

Юрий Сивоконенко в очередной раз приехал с гуманитарной помощью в Мариуполь, где мирное население, в ожидании освобождения города от украинских захватчиков, находилось в плачевном положении. Ни еды, ни воды, не говоря уже о чём-то большем, у горожан не было. Портовый город был полностью разрушен. На улицах чёрными дырами зияли, словно разломанные руками мягкие буханки бородинского хлеба, многоэтажки. Это были последствия танковых и артиллерийских боёв. Причём в максимальной степени урон городу нанесли так называемые его защитники, которые защищали только себя живым щитом жилых кварталов.

В одном из таких домов, на третьем этаже, сидел украинский снайпер, рассматривая в прицел тех, кто привёз помощь. Солнце светило в спину снайперу и щедро освещало живые мишени, что не могло не радовать его кровожадную сущность. Тем временем приехавшие практически полностью раздали привезённый провиант. Осталась полбуханки хлеба, которую Сивоконенко с улыбкой протягивал маленькому Пете. Он пришёл за хлебом, пока его мать с совсем крохотным, полугодовалым братиком сидела в подвале дома. Подвал стал для них одновременно убежищем и ловушкой, поскольку он мог спасти от артиллерийских осколков, но стал бы могилой, кинь туда гранату украинский «защитник». А гранатами украинцы «проветривали» подвалы каждую ночь, когда выбирались из своих укрытий и шли грабить мирное население.

– Держи, беги домой, скоро ещё привезём, – сказал Сивоконенко мальчику. Петя протянул руку за хлебом. Военный заметил, что мальчик что-то прижимает к себе второй рукой. Это была сильно потрёпанная пыльная мягкая игрушка. Когда-то её для Пети выиграл на аттракционе отец. Теперь это всё, что осталось от него… каратели расстреляли.

– Как твоего друга зовут? – спросил Сивоконенко. Мальчик посмотрел на доброе бородатое лицо военного и тихо ответил:

– Мишка. Это медведь.

Пошарив по карманам, Сивоконенко нашёл шоколадную конфету «Мишка косолапый».

– Держи. Всё будет хорошо, – потрепал по голове мальчонку военный.

– Спасибо, – тихо ответил Петя и, по-солдатски повернувшись через левое плечо, зашагал в сторону дома.

«Как мило, сепаратистский сучёнок и гоблин из ОРДЛО», – выругался украинский снайпер, который наблюдал драматичную картину в прицел американской винтовки.

Разглядывая в линзу Сивоконенко и удаляющегося мальчика, каратель никак не мог выбрать правильную мишень.

Чтобы определиться, он начал медленно вслух прокуренным хрипящим голосом повторять детскую считалку на украинском:

– Діти, діти, дітвора, утікайте із двора, хто не заховався? – прозвучал выстрел, Петя упал замертво. – Хай кричить: Ура! – закончил со звериным оскалом на лице каратель и бросился бежать вниз.

Он знал, что сейчас по его направлению будет работать пулемёт с БТР. Так и случилось. Пулемёт плевал свинцом в разрушенные стены третьего этажа, где секунду назад сидел детоубийца. Но его уже там не было. Согнувшись, он, довольный собой, удалялся от места своего «подвига».

Сивоконенко, без мысли о том, чтобы укрыться, подбежал к мальчику и упал на колени. На глаза навернулись слёзы. Петя лежал на спине, сжимая в руках Мишку и полбуханки хлеба. Из-под детской спины, пульсируя, вытекала брусничным морсом кровь.

Сивоконенко сжал кулаки и поднял глаза в небо, словно ища ответа. Но ответа не было. А БТР продолжал отрабатывать предполагаемую точку, откуда стрелял снайпер.

Сивоконенко повернулся в сторону выстрела, боль на его лице сменилась суровым, жестоким, беспощадным взглядом.

– Тварь, уничтожу, – сквозь зубы процедил он.

Юра с Леной ехали на чёрном грязном внедорожнике обратно в Донецк. Они оба молчали со слезами на глазах. Много чего они уже успели повидать за эти восемь лет украинского террора, но привыкнуть к смерти детей невозможно. У обоих перед глазами стоял маленький мариупольский мальчик, не донёсший полбуханки хлеба домой. Петя остался там, на этом изрешечённом, грязном асфальте, словно символ того, что ждёт всех, кто не подчинится преступной власти.

– Как их вообще земля носит? – не выдержав, нарушил молчание Сивоконенко.

Елена не отвечала. Ком в горле не позволял. Если она скажет хоть слово – разрыдается громким плачем.

Подъехав к своему офису СВД «Беркут» на бульваре Шевченко, Сивоконенко заглушил двигатель и вышел из машины. Елена вышла следом за ним. Они в очередной раз отвезли гуманитарку в Мариуполь, и, уставшие и подавленные от случившегося, медленно шли внутрь здания.

– Юрий Викторович, вас Скобцов ждёт, – улыбнулась секретарь, но тут же убрала улыбку с лица, поняв, что шеф не в духе.