Бюро «Канун», или Ужасы Ивота
Шрифт:
– «Истлевают кости, иссыхает время – так и плоть эта мертвая будет подана на блюде древнем! О Бессодержательный! Разомкни бездну межзвездную и поглоти дар сей богохульный! Истлевают кости, иссыхает время – так и плоть эта мертвая будет подана на блюде древнем! О Бессодержательный! Разомкни бездну межзвездную и поглоти дар сей богохульный!» – каркающе прокричал Лунослав.
– Ты… ты зачем эту хрень два раза повторил?.. – поинтересовался Булат, пытаясь проткнуть покойницу ее же косой.
– Н-не знаю… Тут моргает – как лампочка!.. Похоже, надо повторять до достижения эффекта!.. Я так думаю… – просипел Лунослав. – Так что не мешай! – И он продолжил воспроизводить проклятый призыв.
Тем временем нижняя половина покойницы выскользнула из остатков савана, нагой уселась на Булата и с чудовищной силой стиснула его ребра своими синими ногами. Темный, вяленый срез на ней определенно остался после «росчерка» колеса поезда. Булат заорал и задергался.
– Лунослав, ядрен батон, где, твою мать, колдунство?! – крикнул он, безуспешно брыкаясь.
Вдруг воздух сгустился и покраснел, будто бы напитавшись горячей кровью. Затем пространство бытия вскрылось, и возникли две вертикальные перевернутые пентаграммы, украшенные запрещенными оккультными символами и богохульствами. Пентаграммы пламенели в ночном воздухе. Прочертившие их кроваво-красные линии напоминали возникающие знаки в Черномиконе.
Несмотря на появление пентаграмм, Лунослав продолжил надрывно читать, постепенно погружаясь в транс.
– Работайте уже, звездочки! – процедил Булат, чувствуя, что еще немного – и он опозорится по полной.
Линии пентаграмм раскрылись, словно раны на теле, и из них выглянуло множество тонких и вертлявых щупалец. Они обвили половинки покойницы и притянули к себе, после чего пентаграммы стали «процеживать» их сквозь себя. Во все стороны брызнула черная сукровица – и покойница, завопив нечеловеческим голосом, исчезла. Через миг исчезли и пентаграммы. Разрезы в пространстве бесследно срослись.
– Хрена себе!.. – округлил глаза Булат.
Лунослав, которого слегка шатало, с чувством откашлялся и помог товарищу подняться. В руках у того была жуткая коса.
– Кажется, мы что-то подкормили… – пробормотал Лунослав, бережно пряча фолиант.
– А ты вообще уверен, что этим твоим Черномиконом можно пользоваться? – поинтересовался Булат, любуясь косой в свете фонарика. – Вдруг он не только чудовищ изводит, но и сам тот еще злодей, а?
– Н-не знаю.
– Ну и ладно. Зато, кажись, и овцы целы, и волки сыты.
Лунослав показал на косу:
– Это, вообще-то, орудие убийства. Если ее найдут, смерть Ковриги повесят на нас!
– Ничего, отпечаточки сотру и в шкаф поставлю. – Булат бережно погладил косу. – Первый трофей нашего бюро! Красота!
– Нет-нет-нет! Только не вздумай ее целовать!
Но было уже поздно: Булат крепко поцеловал свою добычу.
Что тут еще сказать? После этого ноги наших героев сами понесли их обратно в Ивот. И иногда, когда Булат забывался, он постукивал косой по рельсам. Получался крайне знакомый звук, на который ни в коем случае нельзя оборачиваться… И вам бы тоже не стоило этого сейчас делать. Тук-тук!
Глава 3
Обычная ночь. Типичная гроза. Но давайте вглядимся сквозь дождливую темень. Перед нашим взором черным силуэтом предстает двухэтажный семейный дом, кажущийся таким нелюдимым и зловещим. Возможно, это из-за его почтительного отдаления от всех улиц Старого Ивота. А возможно, и из-за упавшей на гараж сосны – печальное последствие грозовых событий двухнедельной давности. Если быть откровенным, тогда много сосен в этом районе повалило. А если уж говорить совсем начистоту, то и в самом доме не всё ладно. Заглянем…
Афанасий Комаров, обычный работяга со стекольного завода, лежал в кровати и кусал от безысходности подушку. Ему не спалось: что-то назойливо ему мешало – то ли ветки, недобро царапающие окно, то ли нечто, скрывающееся в темноте спальни. Снаружи полыхнула молния, и он увидел покоившийся на комоде колун – дровосечный топор.
– Какого лешего он тут делает? – растерялся Афанасий, абсолютно убежденный в том, что днем оставлял колун во дворе. – Надо бы его вынести – от беды подальше.
Он встал, взял колун и ощутил его пугающую тяжесть. Гоня прочь дурные предчувствия, Афанасий направился к задней двери. Однако вместо этого он неожиданно для себя поднялся на второй этаж – в комнату своего восьмилетнего сына, Глеба. Афанасий подошел к его кровати и высоко поднял колун над головой. Одеяло на кровати мерно вздымалось – мальчик крепко спал.
– Я не хочу! Нет! Не надо!.. – вдруг разрыдался Афанасий. – Беги, Глебка! Ну же!
В ту же секунду мужчина, охваченный суеверным ужасом, стал наносить по кровати и тому, кто в ней был, страшные удары колуном.
– Не-ет! Прошу-у! Я не могу! Сын, почему ты заставляешь меня это делать?! – окончательно разревелся Афанасий, чувствуя, что руки ему не подчиняются. – Я н-не… Глеб! Глеб, прости-и-и! Я… А-а-а…
Вдруг откуда-то снизу раздались плач Глеба и странное песнопение. Растерянный Афанасий взглянул на кровать сына: тот, кто в ней находился, был мертв – чудовищно изрублен колуном. Где-то внизу снова заплакал Глеб.
– Я иду! Я иду, сын! – И Афанасий стремительными прыжками спустился на первый этаж. – Где ты, Глеб?!
Плач раздавался из-за белой двери в подвал. На ней были нарисованы черное солнце и ряд каббалистических символов. Афанасий внезапно понял, что всем сердцем ненавидит эту чертову дверь. Он сморгнул слезы и попытался выбить ее плечом. Плач сына и песнопение стали громче.
– Не трогайте его, лиходеи! Не смейте! – заорал Афанасий и осатанело принялся рубить клятую дверь колуном.
К его ужасу, из разрубов потекла кровь. Дверь кровоточила. Афанасий тяжело задышал, взревел и мощным ударом колуна пробил ее. Из распахнувшейся двери вырвался необъятный поток холодной крови – и поглотил его. А затем Афанасий проснулся…
– Что? Что?! – Он потерянно вскочил с кровати и непонимающе огляделся. – Глебка! Гле-еб! Ты в порядке?! Я иду! Глеб!
Афанасий схватил липкими руками колун, всё так же по непонятной причине лежавший на комоде, и стремительно поднялся в комнату сына. Глеб заспанно включил ночник и вопросительно взглянул на отца, разъяренно рыскавшего по его комнате.
– Опять кошмар приснился? – с сочувствием поинтересовался Глеб.
– Да. Да. Прости, что снова напугал. – И Афанасий, осторожно опустив колун на пол, тихо присел на кровать к сыну.