Бюро расследований Квина
Шрифт:
Инспектор подошел к столу.
— Бловелт, помогите мне усадить его прямо.
Тело было еще теплым, и детективу отеля пришлось придерживать его. Рукава и воротник халата Маллена были испачканы синими чернилами. Он что-то писал и упал лицом вниз на чернильный пузырек.
Инспектор огляделся в поисках полотенца, но в спальне его не оказалось.
— Вели, принесите использованные полотенца из ванной. Может быть, нам удастся промокнуть чернила и разобрать, что писал Маллен.
— Тут нет использованных полотенец! — крикнул сержант из ванной.
— Тогда принеси чистые, тупица!
Вели появился с чистыми полотенцами,
— Зачем ему было писать, где спрятаны бабки? — поинтересовался Бловелт, все еще поддерживая Маллена.
— Очевидно, поднявшись утром с постели, он почувствовал приближение сердечного приступа, — ответил инспектор. — После приступа в тюрьме Маллен едва не выложил все начальнику. На этот раз он, должно быть, так перепугался, что сел за стол и написал, куда спрятал деньги, а потом упал лицом вниз — без сознания или умирающий. Вошел убийца — возможно, подумав, что Маллен дремлет, прикончил его, прочитал записку, прежде чем чернила расплылись…
— И нашел добычу, — закончил Эллери из-под кровати. — Она исчезла, папа.
Бловелт отпустил Маллена, они легли на пол и увидели аккуратную нишу в полу под ковром, искусно прикрытую отодвигающейся половицей, где деньги пролежали десять лет. Сейчас тайник был пуст.
Когда они поднялись, Эллери склонился над телом Маллена.
— Что ты делаешь, Эллери? — воскликнул инспектор Квин.
Даже сержант Вели выглядел возмущенным, ибо Эллери нежно поглаживал щеки мертвеца.
— Этим утром Маллен успел побриться — на щеках остались следы талька.
Бловелт недоуменно уставился на него. Сержант Вели подтолкнул локтем детектива так сильно, что тот дернулся.
— Сейчас, Бловелт, вы услышите грандиозный вывод.
— Конечно, — усмехнулся Эллери. — Это сообщает нам, кто убил Филли Маллена.
Сержант разинул рот.
— Заткнись, Вели, — сказал инспектор Квин. — Ну?
— Если Маллен побрился сегодня утром, — продолжал Эллери, — то где он это сделал, сержант?
— О'кей, сдаюсь, — сказал Вели. — Ну и где же?
— Там, где бреются все мужчины, — в ванной. Ты когда-нибудь брился в ванной, не пользуясь полотенцем?
— Чем я, по-вашему, вытираю лицо — циновкой?
— Ладно, Эллери, пусть Маллен использовал полотенце, — нетерпеливо сказал инспектор. — Что дальше?
— В таком случае — где оно? Когда ты попросил Вели принести полотенца из ванной, чтобы промокнуть чернила, папа, он сказал, что там нет использованных полотенец. А в спальне полотенец нет вовсе. Что же Вели принес тебе из ванной? Несколько неиспользованных полотенец. Иными словами, после того как Маллен побрился утром, кто-то забрал из ванной грязные полотенца и заменил их чистыми. Поскольку это отель и Маллен, всегда запиравший дверь на цепочку, очевидно, впустил кого-то…
— Горничную!
— Вот именно. Этим утром Маллен, как обычно, впустил горничную, и она начала убирать в ванной — до спальни, как видишь, она не добралась. Почему? Потому что, пока она работала в ванной, у Маллена произошел сердечный приступ! Горничная ударила Маллена по затылку молотком, который она приносила с собой, вероятно, ожидая каждое утро последних девяти дней возможности им воспользоваться, потом прочитала записку Маллена и забрала деньги из ниши в полу.
— Но если горничная приходила сюда с молотком, значит, она заранее это спланировала и знала, кто такой Уорт.
— Верно, папа. Думаю, когда ты займешься горничной-убийцей, то выяснишь, что она твоя старая подружка Питтсбургская Пейшнс, слегка изменившая внешность. Пейшнс все время подозревала, где Маллен спрятал деньги, и, как только вышла на свободу три года назад, устроилась горничной в «Чанселлор», где ждала появления своего сообщника!
Отдел растрат
ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ МАЙН [32]
Друзья мира пернатых без труда вспомнят дело старой миссис Эндрас, оставившей миллион долларов тридцати восьми майнам. Но даже далеко не всем любителям птиц известно, что Эллери участвовал в этом деле, блистательно продемонстрировав свои дарования в области логики, как свидетельствует его архив, — правда, с помощью единственной птицы-детектива в истории.
32
Майны — азиатские птицы семейства скворцов, способные имитировать человеческую речь.
Миссис Эндрас была одинокой старой леди, пережившей родных и друзей и прикованной к инвалидному креслу. Единственными людьми, с которыми она общалась, были ее врач, ее адвокат и ее платная компаньонка. Но доктор Кук был обрюзгшим мужчиной, походившим на перезрелый банан, адвокат де Роуз, рекомендованный доктором для ведения дел миссис Эндрас, когда она стала слишком немощной, чтобы самой ими заниматься, был молодым спортивным парнем с постоянным загаром и голосом, терзавшим слух старой леди, а мисс Бэгготт — компаньонка, также рекомендованная доктором Куком, — была особой сомнительного происхождения и с неприветливой физиономией, которую миссис Эндрас терпела лишь потому, что она преданно ухаживала за птицами. В итоге майны, вначале служившие для старой леди лишь хобби, стали единственным смыслом ее существования.
Это были настоящие говорящие майны из Южной Индии — дерзкие и подвижные желтые птички с черными крыльями и низкими голосами. Лексикон некоторых из них составлял почти сотню слов. Миссис Эндрас считала их куда более удовлетворительными компаньонами, чем мисс Бэгготт. Она называла их своими иждивенцами и беспокоилась, что станет с ними после ее кончины.
Поэтому вполне логичной мерой с ее стороны было стремление обеспечить их будущее. Миссис Эндрас велела адвокату де Роузу немедленно превратить основную часть ее состояния в фонд для содержания птиц и заботы о них. Мистер де Роуз и доктор Кук согласились управлять фондом, а мисс Бэгготт назначалась его постоянным куратором. После смерти последней майны остатки фонда предстояло распределить на благотворительные цели.
Для себя лично миссис Эндрас просила немного. Адвокат оплачивал ее счета, а майны составляли ей отличную компанию.
Но у ее питомцев был один недостаток — они не умели играть в бридж. Поэтому ей приходилось зависеть от доктора Кука и мистера де Роуза (четвертым игроком служила мисс Бэгготт). В те вечера, которые джентльмены могли уделить старой леди, она приезжала в инвалидном кресле к ломберному столику, где весьма успешно играла по ставке десять центов за очко. Такие вечера делали ее полностью счастливой.