Бывшие. Мне не больно
Шрифт:
Открываю ее, достаю кольцо:
— Ты выйдешь за меня замуж?
— И в горе и в радости? — плачет.
— В болезни и здравии, — киваю.
— Люблю, — покрывает поцелуями лицо.
— Люблю, — возвращаю поцелуи.
Эпилог
Таня
— Волков, не беси меня, а то скажу нет!
— Я тебе скажу, Волкова! Только попробуй! — рычит Слава.
— Не Волкова я еще!
— А мы это сейчас быстро поправим, у нас регистрация через час.
—
Мой букет не привезли. Потому что не сделали. Потому что кое-кто забыл отправить эскиз флористу. И этот кое-кто сейчас отхватит.
— Потерпи. Сейчас принесут какой-нибудь.
— Что значит — какой-нибудь? — смотрю недовольно на Славу. — Давай еще полевых ромашек мне принеси!
— Ага, и за чудо-юдом сходи? Нет уж, дорогая моя, если ты думаешь, что из-за букета у тебя получится съехать со свадьбы, то ошибаешься!
— Без цветов не пойду.
Я беременная женщина, имею я право на психи?
— Соня! — кричит Слава. — Спаси меня, фея.
— Да тут я, тут, — забегает в комнату подруга.
Кладет на стол два букета, начинает разбирать их:
— Спокойствие, Таня. Сейчас мы из двух букетов сделаем один.
И она действительно собирает очень красивый букет, перевязывает его белой ленточкой и протягивает мне, опасливо заглядывая в глаза:
— Ну как?
— Он… он… он идеальный! — отвечаю искренне.
— Фух! — звучит в унисон от Сони и Славы.
— А теперь бегом в машину, опоздаем же! — Слава подхватывает меня на руки и выносит из квартиры.
— Вообще-то, полагается на руках выносить из ЗАГСа, — вредничаю.
— Доболтаешься, морковка, — угрожающе.
— Молчу-молчу.
А дальше нас затягивает круговорот: ЗАГС, роспись, фотосессия, ресторан. Мы решили отметить только со своими, но из-за того, что семья Волковых такая большая, нас собралось все равно много.
Даже Соня — и та со стороны Волковых, потому что сама скоро станет Волковой. С моей стороны только бабушка. Маму я тоже позвала, в пригласительном было два имени, но, очевидно, она решила, что есть нечто важнее свадьбы единственной дочери.
Что ж. Если ей от этого легче, пускай.
Рассматривая пустующий стул рядом с бабулей, уговариваю себя, что так даже лучше. Ну вот сидела бы она тут и бросала на меня недовольные взгляды, обязательно сказала бы что-нибудь нелицеприятное. Хорошо, если только мне, наедине, а не при всем честном народе.
Ни у кого из присутствующих не возникает вопроса о том, кто не пришел. А я, дура, запретила официантам убирать ее тарелку и лишний стул.
Ребенок всегда будет тянуться к своей матери, даже если эта самая мать не заслужила его любви. Наверное, это что-то на уровне инстинктов. И я снова уговариваю себя, что мне не больно. Вот же мой любимый рядом, держит за руку так крепко, что и упасть не страшно, — ведь знаю, что поймает, вовремя остановит.
Вот моя любимая подруга, украдкой глядя на меня, вытирает слезы счастья.
А вот моя новая семья. Виктория Сергеевна за эти несколько месяцев успела подарить мне столько любви, внимания и заботы, что в них утонуть можно. Отец Славы вообще мировой мужик. А братья как верные оруженосцы. Все это такая мощная стена, фундамент, на котором можно возвести все, что душе угодно.
Но самое главное — моя доченька, которая уверенно растет внутри. Животик едва заметен, но я ощущаю ее незримо и отправляю во вселенную столько любви, сколько у меня есть, чувствуя, как возвращается она мне в троекратном размере.
Опускаю руку на живот, глажу. Я тут, доченька, я рядом.
Мне же не должно быть больно. Не должно…
— Что-то не так? — с тревогой спрашивает Слава.
— Нет-нет, — уверенно вру и перевожу взгляд на бабушку.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя?
— Знаю, Слав, — улыбаюсь. — Ты не даешь мне усомниться в этом.
Обнимает, шепчет комплименты. Отмахиваюсь от мыслей, как от назойливых мух.
Открывается дверь, и в ресторан входит еще один гость. Держится у стены, передвигаясь быстро, стараясь остаться незамеченным. Проходит через зал и садится на стул рядом с бабушкой.
Стул, который ждал этого гостя.
Мама поднимает на меня взгляд и улыбается неуверенно.
Пришла.
Весь оставшийся вечер постоянно ловлю себя на мысли, что ищу ее взглядом среди гостей, проверяю: ушла или нет? Когда все начинают расходиться, мама оказывается рядом.
Интуитивно прикрываю живот, сглатываю вязкий ком. Люди вокруг расступаются, оставляя нас наедине. Слава уходит последним, посылая мне безмолвный знак вопроса. Я качаю головой, прошу его уйти. Так надо. Иначе она не скажет то, что хочет.
Будешь ругать? Пожалуйста, перестань обижать мою душу.
— Ты такая красивая, Таня… — слова даются ей тяжело. — Мы много говорили с твоей бабушкой. Поначалу я не хотела ее слушать, но потом поняла, что перешла все возможные границы и так дальше продолжаться не может. Я бы хотела отмотать время назад и вернуться в твое детство. Я бы постаралась измениться, исправиться. Тогда бы я смогла сделать все по-другому. Правильно. Но это не в моей власти, а исправлять что-либо уже поздно. Не высечь, не вырубить того, что было.
Сжимаю зубы, дышу через нос, сдерживая слезы. Каждое слово — как болезненная пуля в жизненно важные органы.
— Я переписала на тебя квартиру, забери, пожалуйста, документы у бабушки.
— А ты?
— Я решила уехать, Таня. Меня позвали на работу в другой город, и я согласилась. Так будет лучше. Для тебя в первую очередь. Ты прости меня, дочка. Может быть, когда-нибудь я вернусь и все станет по-другому. Ты простишь меня, а я смогу простить себя.
Смахивает слезу, целует в лоб, разворачивается и уходит. Горло сдавливает от рыданий: