Бывших не бывает
Шрифт:
— А вот сейчас не согласен, — осипшим голосом перебил меня Олаф и порывисто обнял, буквально вытаскивая из постели. — Ты будешь самой прекрасной матерью! И даже не вздумай со мной спорить, ведьма! Тут я лучше знаю! А теперь о смертности. Я что-то не понял…
— Все просто. — По моим щекам текли слезы бесконечной радости, но я даже не думала их вытирать, прижимаясь к любимому и чувствуя, как буквально в то же самое мгновение висящий на моей шее кулон из горного хрусталя тускнеет и становится прохладнее, а моя душа возвращается на свое исконное место. В мое тело. — Я бессмертна
В моем тоне прорезались угрожающие нотки, однако продолжить я не успела — меня завалили обратно на кровать и сначала закрыли рот крепким поцелуем, а когда стало нечем дышать, в своей любимой манере категорично прорычали:
— Молчи, женщина, все нужное ты уже сказала. Остальное предоставь мне.
И пока мне на деле доказывали, что справятся даже с тем, о чем я еще не подозреваю (а Олаф умел удивлять!), я с улыбкой думала о том, что права была в свое время Плеть-наставница: женщина должна принять в жизни лишь одно судьбоносное решение — с каким мужчиной идти по жизни. Остальные решения обязан принимать ее мужчина.
ЭПИЛОГ
Олаф уже час не давал сесть на новенький спортбайк, который мне наконец приобрел Одинцов в качестве оплаты за спасение Ольги. Я смогла лишь выкатить его из гаража, но на этом мои успехи застопорились — Олаф милостиво разрешил «постоять рядом пять минут и домой». Все его аргументы сводились к тому, что мотоцикл — самый травмоопасный вид транспорта непосредственно для самого водителя и за последние несколько лет он похоронил троих знакомых. И вообще — сам уже давно не ездит. И мне нечего даже начинать. В общем…
— Только через мой труп!
— Не хотелось бы, но если ты настаиваешь… — Я уже начинала терять терпение, пытаясь заверить жениха, что, несмотря на вновь обретенную смертность, на тот свет совсем не тороплюсь. А уж признаваться в том, что весь последний месяц, пока он днем пропадал в клубе, брала уроки вождения у валькирии, после чего мне даже христианский ад не страшен, и вовсе не планировала. — Берг, ты мне еще не муж! А будешь так себя вести — и вовсе раздумаю!
— А вот угрожать не надо, — глухо рыкнул викинг. — Я и сам…
— Вау-вау, молодые! Что шумим, аж в Вальхалле слышно? — К нам, божественно тарахтя, на шикарном «харлее» подъехал Один. Внимательно оглядел композицию «бранящиеся милые», затем оценил мой байк, одобрительно присвистнул и только после этого приподнял круглые солнцезащитные очки. — Так что за шум, а драки нет?
Впервые за свою сознательную жизнь я наябедничала не абы кому, а самому богу:
— Он не дает мне кататься!
— Нехорошо, — согласился ас.
— Я беспокоюсь за нее! — сжав зубы, процедил Олаф.
— Это хорошо, — степенно кивнул Один.
— Я взрослая, самостоятельная личность! И я умею водить мотоцикл! А он ведет себя так, словно я дитя неразумное!
— Нехорошо, — цыкнул бог.
— Я ее люблю и желаю лишь добра, — рыкнул викинг.
— О, это хорошо-о-о! — протянул бог.
И тут я поняла, что ничего путного
— А не выпить ли нам пивка, раз прогулка отменяется, — елейным голосом поинтересовалась я сразу у обоих мужчин. — Заодно новое лото распакуем, которое я по случаю приобрела, да все никак повода не было. А там можно будет и ребят позвать, и о рыбалке подумать. Что скажете?
— Правильные разговоры говоришь, женщина! — хохотнул бог, стреножа своего потрясающего хромированного коня и без дополнительного приглашения проходя в наш дом. — Где, говоришь, пиво стоит?
От Олафа мне достался лишь предостерегающий и совсем немного подозрительный взгляд. Знаю, ему было неловко принимать у себя дома настоящего бога, но он был рад напоить кого угодно и чем угодно, лишь бы не отпускать меня кататься. Ха! Он еще плохо меня знает!
Три часа спустя.
— Гуси-лебеди?
— Есть!
— Дедуля?
— У меня!
— Топорики?
— Квартира! — Один, радостно покряхтывая, сгребал выигрыш со стола, не обращая внимания на остальных раздосадованных участников. — Ай да я! А да… бог! — И загоготал, довольный собственной шуткой.
— Я требую реванша! — кипятился Одинцов.
— Сейчас мы тебя сделаем, — зловеще обещал Олаф.
— Чур, я раздаю карточки! — негодовал майор.
Александр же лишь небрежно пожимал плечами и движениями профессионального крупье перемешивал в мешочке бочонки, одновременно следя за тем, чтобы бокалы были полны.
А мы с Викторией, буквально несколько минут назад прошмыгнув наверх «попудрить носики», заговорщически переглянулись и кивнули друг другу. Наши мужчины были заняты, и уверена — надолго. Вторая упаковка медового эля с проверенной домашней пивоварни была только-только вскрыта, так что можно было не беспокоиться о том, что нас хватятся в ближайшие два часа. Этого времени как раз хватит, чтобы не только улизнуть из дома, выпрыгнув из окна второго этажа, но и отъехать на приличное расстояние, чтобы не услышать матов женихов. А они будут, уверена.
Эх, дожили! Уже нельзя просто взять и сделать, что хочу! И даже не отпросишься, все равно не пустят! Прям домашняя тирания в чистейшем ее виде! И не убить ведь… Люблю гада.
Десять минут спустя.
— Они все-таки это сделали. — Олаф стиснул зубы, чтобы не сказать что покрепче.
Тарахтение моторов хоть и было приглушенным, но все равно его расслышали все присутствующие. Потому что ждали.
И дождались.
— Ай, мой тебе совет, Олаф! — Один панибратски хлопнул славного потомка великих скандинавских воинов по плечу. — Хочет баба сделать — пусть лучше делает. Запретишь раз — послушает. Запретишь два — обиду затаит. А запретишь три — недалеко и до сковороды в лоб. Так что поверь: лучше расслабиться и попить пивка. А утром, как вернется, так и докажи, что не только слово твое крепко, но и все остальное. Чтоб, значит, времени на мысли глупые просто не оставалось. Понял меня?