Бывший муж
Шрифт:
Ярик ушел. Я на Катьку смотрю. Она тогда еще толком не понимала, что сиська это для еды. Для нее моя грудь была скорее успокойкой. Это теперь, две недели после той ночи спустя она уже в полной мере грудь сосет.
Тогда я за Яриком пошла, прямо с Катькой на груди. Вспомнилось, что ходила так с Ильей, никуда умения не делись. Ярослав налил себе виски, прямо в немытую кружку из под моего какао и теперь сидел молча на нее смотрел.
— Если ты на меня поорешь, станет легче, — подсказала я. — Только давай шепотом.
И мы орали друг на друга. Сердитым свистящим
Слова, если их сказать шепотом, несколько не теряют жалящей силы. Обидно все равно. И в какой-то момент мне надоело.
— Ты ничего не заметил? — спросила я. — Мы как в прошлое вернулись. Стоим на кухне, у меня ребенок на руках, ругаемся.
— И правда, — озадачился Ярослав. — А казалось то, поумнели.
И выпил наконец свое виски. Я Катюшу отнесла в комнату, уложила — крепко уже спит. И стою возле кроватки, не знаю, что делать. Куда деваться теперь вообще?
Ярослав сзади подошел. Неслышно почти, тихо совсем. На мне футболка, которую в темноте нашла вслепую в шкафу. Он ее задрал наверх, закатал, обнажив грудь. Положил на нее обе ладони. Смял. Огладил большими пальцами, чуть сжал соски. Я знаю — это он зря. Потом, во время секса молоко придет, будет течь, тела станут молочно-липкими… Пришло.
И сейчас вспомнила — сразу грудь налилась, внизу живота горячо стало. Я обернулась — там позади консьерж, которого я, подумать только — боялась. Косых взглядов боялась, пересудов. Сейчас наверное уже ничего не страшно. Только бы с Ильей все хорошо было.
Катька дома. С няней, как должно. Ярослав на работе. Илья в больнице. И мне бы ехать на работу, несмотря на то, что лето пришло, июнь настал, и вроде легче немного стало — хлопот не убавилось. Но сегодня мой путь лежит в другую сторону. Еду за город, чуть окно приоткрываю, несмотря на то, что кондиционер есть. Мне нравится чувствовать на свой коже горячий ветер. Мне нравится оживать. На месте паркуюсь, бросая машину под кривой березой. Женщина на ресепшен увлеченно смотрит сериал и на меня не обращает внимания, я спокойно прохожу мимо. Нахожу нужную комнату, вхожу без стука. Она узнает меня сразу, хотя виделись мы только раз.
— Яна? — чуть привстает Даша, смотрит на меня растерянно, потом садится снова. — Что вы здесь делаете?
Я оглядываюсь, ищу куда присесть. Единственное кресло занято Дашей, на кровать вроде неловко… Хотя, как я разница? Я и так, как слон в посудной лавке. Смело усаживаюсь на аккуратно застеленную постель.
— К тебе пришла, — говорю я. Оглядываю ее с ног до головы, жену моего мужа. Продолжаю. — Я хочу, чтобы ты со мной сражалась.
Она тоже на меня смотрит. Вся такая нежная — пироженка. Зефирка. В детстве, я очень любила зефирки, особенно, если одна половинка розовая, другая белая. Я смуглая — загар вообще ко мне легко прилипал. Худая. Мы удивительно не похожи. Надеюсь, она не вообразит, что я с ней драться пришла. Но она понимает меня правильно. Почти.
— Но как я могу с вами сражаться? Какой в этом смысл? Ярослав вас любит.
— А ты не за него, — смотрю в ее глаза. — Ты за дочку свою сражайся. В конце концов две мамы лучше, чем ни одной.
Даша растерялась еще больше. Мне хочется ее пожалеть. Как ребенка. Но я не могу — нужно быть жесткой. Ярослав никогда не умел быть жестким. Точнее в бизнесе да, но не со своими женщинами. Иногда я даже жалею, что он тогда, семь лет просто не продавил меня морально, не давая сил воевать с ним. Отпустил. Сейчас я буду жесткой за него, хотя бы для того, чтобы наше будущее не накрылось медным тазом.
— Вставай, — тороплю я. — У нас запись к хорошему психиатру уже через час, а еще доехать нужно.
— Но вы не можете меня заставить! Это сугубо добровольное…
Я вздыхаю. Перебиваю.
— А ты добровольно пойдешь. Вставай, Даша.
И она встает. Дает мне руку. Мы идем прочь, я поражаюсь тому, куда жизнь привела. Едем — молчим. Я опасаюсь, что она уйдет, хлопнув дверью, но она находится в кабинете психиатра все оплаченное мной время, пока я сижу в коридоре, жду, переписываюсь с сыном.
Молчим мы и на обратном пути. И в следующую нашу поездку. Ярослав не знает об этом ничего. Для всех сотрудников заведения, в котором Даша то ли лечится, то ли отдыхает — я ее подруга. Смешно, право слово. Заговаривает она со мной только после четвертого сеанса, то ли ей молчать надоело, то ли и правда черепушку поправили.
— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она.
— Ты родила Катю, — пожимаю плечами я.
Резко выворачиваю из потока машин, чтобы прибиться к обочине. Даша вздрагивает от страха и я думаю — на какой выставке кисейных барышень Ярослав ее нашел? Она кровь для него сдавала. Наверное, это тоже было для нее непомерным стрессом.
— Я тебе не подруга, — говорю я. — И не хочу ею быть. Но я хочу жить дальше, жить счастливо, и чтобы ты не маячила надо мной обездоленным призраком. Понятно?
Она кивает, а я думаю, что вот это отрывистое 'понятно' наверняка от отца у меня. Говорю дальше.
— Я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я вообще, как выяснилось, эгоистка. Но ты мать Кати. Я люблю ее, да. Но я не могу дать ей весь мир. Вся моя жизнь сконцентрирована в другом человеке, — я молчу, а затем продолжаю. — И я подозреваю, что если бы даже ее из меня вырвали, вырезали, всю суть меня, я бы все равно жила. Не хорошо, не плохо. Как-то. И ты жить будешь. И лучше — подальше от меня.
Мне кажется, я все говорю понятно. Доходчиво. Дарья кивает и мы снова едем. Снова молчим. В моей голове — цифры. Я уже почти стала гематологом. Я могу расшифровать любой анализ крови. Знаю, какие показатели о чем говорят. Знаю, что у нас все хорошо. И все равно каждого нового дня жду с трепетом. Первая важная цифра — сто дней. Тогда можно будет судить. И мне самой мой сын хрустальным кажется, одно неловкое движение и разобьется. И я стараюсь не показать ему этот свой страх. Я хочу, чтобы Илья рос уверенным в себе. Здоровым. Счастливым.