C-dur
Шрифт:
Пора!
Он встал. В последний раз окинув взглядом окрестности, он пошел вверх по ступеням. Он не вернется сюда. Его ждет будущее, близкое будущее. Он вот-вот будет там.
– Слава Богу, это закончилось! – сказал он, как только они отъехали.
– Здесь я с тобой согласна. Мама сначала не слушала, когда я ей говорила, что он ей не пара, а теперь – сам видишь… Он раньше пил меньше и выглядел лучше. С цветами к ней приходил, чистый, в костюме, но я его сразу вычислила, быдло помойное.
– Каждый сам выбирает свой путь. Твоя мать выбрала.
– Думаю, она долго не выдержит.
– В этом я не уверен.
– Ее тоже можно понять. Она долго жила одна, а тут
– Да уж.
– Можно попросить тебя об одном одолжении?
– Да.
– Мама переживает, что вы с ней мало общаетесь и что ты не можешь поговорить с ней по телефону больше одной минуты.
– О чем? Дома нормально, здоровье нормально, все, в общем, нормально. Давай запишем на диктофон – буду включать. Я все равно не скажу ей, если что-то не так.
– А мне?
– Может быть.
– То есть нет?
– Да, но в меру. Мужчина не должен жаловаться, он должен действовать.
– Сильно сказано. Сына, ты это запомнил?
Сидя сзади в детском кресле, Леша кивнул:
– Да, мам.
– Ладушки!
Обратно доехали без приключений, даже без намека на аварийную ситуацию, поэтому муж скупо похвалил Аню, чем очень польстил ей. Он решил про себя, что кода их отношений должна быть тихой и позитивной, не омраченной громкими глупыми ссорами. Нет смысла ссориться тем, кто скоро расстанется.
Наскоро приняв душ, он отправился на «летнюю холостяцкую прогулку», как он ее называл. Если позволяли погода и время, он шел куда глаза глядят, разными маршрутами, и отдыхал, глядя на город и думая обо всем, о чем угодно, кроме работы. На этот раз он шел в Центральный парк. По выходным, с половины восьмого до половины десятого, там выступали местные рок-команды. Это был своего рода рок-фестиваль, подарок любителям харда. Денег за вход не брали. Вкалывали на совесть.
Он прошел мимо серой девятиэтажной общаги, где жил бедным студентом (эх, сколько воспоминаний!) и вошел в парк со стороны улицы Каменской. Сюда долетали звуки музыки, и он непроизвольно ускорил шаг. Он шел по тенистой центральной аллее, где когда-то гулял с Викой. Как давно это было. Почти десять лет назад. С тех пор, кажется, мало что изменилось, но память штука скверная, ей нельзя верить. Он изменился сам. Он повзрослел. Расставшись с прежними идеалами, он стал жить в мире, где правят деньги, а не любовь к ближнему, и где от смысла слова «свобода», как знал его Саша, остался лишь звук. Он мимикрировал и с этим смирился. Он как все. Он не МакМерфи. Он плывет по течению, вместе со всеми. Он штамп, пусть и удачный с точки зрения ценностей общества потребления. Время от времени он прозревает, но, применив двоемыслие и самостоп, возвращается в зону комфорта из ранних сумерек истины. Когда-то там было солнце. Он жил там, глядя на мир сверху – как Заратустра – и чувствовал в себе силы плыть против течения.
Он уже близко. С каждым шагом музыка громче. Грохот ударных, плотные волны баса, рев электрогитары, – магия, действующая на подсознание, на уровне чувств и инстинктов. Пожалуй, ни один вид искусства не может сравниться с музыкой по силе воздействия. Когда твоя сущность вибрирует в унисон с ней и следует за ней в судорогах экстаза, ты напитываешься энергией из первоисточника, путь к которому знают гении и безумцы.
Вот и площадь.
В ее центре – круглая клумба (на Новый год здесь ставят главную елку города), а на сцене длинноволосые парни рубят старый неувядающий хит «Rock around the clock tonight». Народу немного, сто – сто пятьдесят человек, и места хватает всем. Кто-то потряхивает головой в такт музыке, кто-то скромно притопывает, а седовласые дядьки в косухах, старые рокеры, пляшут у сцены. Рок – музыка всех поколений, она не стареет; однажды родившись, она будет звучать до тех пор, пока люди не исчезнут с лица Земли под тяжестью собственных прегрешений.
When it's eight, nine, ten, eleven too,I'll be going strong and so will you.We're gonna rock around the clock tonight,We're gonna rock, rock, rock, «till broad daylight,We're gonna rock, gonna rock around the clock tonight.Через двадцать минут стал накрапывать дождик.
Упала капля, другая, третья. Пыльный асфальт жадно впитывал влагу. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Дождь усиливался. Раскрылись зонты, кто-то спрятался под деревья, а самые боязливые двинулись к выходу – скатертью им дорога.
Он не последует их примеру. Закрыв глаза и подставив лицо дождю, он ловит капли открытым ртом – как в детстве – и улыбается. Зачем бояться дождя? Вымокнешь? Вот ведь проблема. Дома высушишься, не сахарный, не растаешь. Простынешь? В июле? Вспомни, как мальчик Саша играл под дождем в футбол, ездил на велике, ходил на рыбалку или просто бегал по улице как угорелый, не внемля голосу разума, которым с ним говорили родители. Он до сих пор жив-здоров, но с возрастом стал осторожней, и нет-нет да и поймает себя на том, что это ему не нравится. Во взрослении есть свои плюсы, но взамен многое отдаешь безвозвратно.
Ребята начали новую песню.
«Thunderstruck».
AC/DC.
Здорово. Прямо в тему. Вот-вот грянет гром. Пусть песня не о природном явлении, а о женщинах – это неважно. Идет дождь, волосы и рубаха мокрые, рокеры без зонтов пляшут у сцены – здорово, черт побери!
Фронтмен рвет воздух хриплым голосом Брайана Джонсона, взяв микрофонную стойку фирменным рокерским хватом:
Sound of the drumsBeating in my heart!The thunder of gunsTore me apart!You've been… thunderstruck!Молния вспыхнула в небе.
Бах!
Треснуло и громыхнуло прямо над парком.
Парни на сцене заулыбались. Фронтмен добавил экспрессии в голос.
Еще одна вспышка.
Бах!
Поймав кураж, зрители дружно мотали мокрыми головами и подпевали.
Thunderstruck! Yeah, yeah, yeah, thunderstruck! Thunderstruck! Yeah, yeah, yeah!Вот она, суть рок-н-ролла. Вот она – жизнь!
Когда песня закончилась, музыканты поблагодарили всех, попрощались, и народ потянулся с площади. Дождь припустил сильней. Он заливал все вокруг, стучал частой дробью по листьям, по пластиковому навесу над сценой, по крышам киосков и грозил еще большей мощью.
Саша вышел из парка через центральный вход, между рядами колонн, и встал у дороги, вытянув руку.
На мгновение пришла мысль: может, пройтись до дома пешком, наплевав на дождь, на условности и на туфли за триста долларов? Может, продлить чувство радости и свободы, вернувшееся после долгого перерыва? Мелькнула мысль – и тут же погасла как искра.
Остановилась бежевая «девятка».
С сомнением взглянув на него, старик вломил цену в два раза больше обычной, и он согласился без торга.