Царь Алексей Михайлович
Шрифт:
Из-за дороговизны и взяточничества отдельных высокопоставленных лиц в 1662 году 25 июля в Москве вспыхнул бунт, получивший название «Медного». В тот день на Лубянке были обнаружены «подметные листы » [385] с обвинениями в адрес тестя Царя, князя и боярина И.Д. Милославского (1595–1668), нескольких членов Боярской думы и богатого купца Василия Шорина. Их обвиняли в тайных сношениях с Речью Посполитой, что не имело под собой никакого основания. Но недовольным людям нужен был повод. Так же четырнадцать лет назад, во время «Соляного бунта», толпа напала и разгромила дом гостя Шорина, собиравшего «пятую деньгу» во всем государстве.
385
Кто
Несколько тысяч человек отправились к Царю Алексею Михайловичу, находившемуся в своем загородном дворце в селе Коломенском, в семи верстах от Москвы. Подробности происшествия описал современник события дьяк Посольского приказа Г. Котошихин (†1667).
«А в то время Царь был в церкви, у обедни; и увидел Царь из церкви, идут к нему, в село и на двор многие люди, без ружья, с криком и с шумом; и видя Царь тех людей злой умысел, которых они бояр у него спрашивали, велел им схоранитися у Царицы и царевен, а сам почал дослушивать обедни; а Царица, в то время, и царевичи, и царевны, запершися сидели в хоромах в великом страху и в боязни.
И как те люди пришли, и били челом Царю о сыску изменников, и просили у него тех бояр на убиение; и Царь их уговаривал тихим обычаем, чтобы они возвратилися и шли назад к Москве, а он Царь, кой час отслушает обедни, будет в Москве, и в том деле учинит сыск и указ; и те люди говорили Царю и держали его за платье за пуговицы: «чему де верить?» и Царь обещался им Богом и дал им на своем слове руку, и один человек ис тех людей с Царем бил по рукам, и пошли к Москве все; а Царь им за то не велел чинити ничего, хотя и было кем противится».
Сцена патетическая, могла бы быть названа: «единение Царя и народа»; на самом же деле это было насилие над Самодержцем. Поведение людей из толпы нарушало все непререкаемые нормы: прерывать литургию было категорически запрещено, Царя «хватать руками» ни в коем случае не допускалось, как и задавать вопросы без царского соизволения. И еще чего многое было «нельзя», но в период общественного возбуждения или бунта обычный ход вещей, «придворный протокол», терял всякое значение. На передний план выходили чрезвычайные обстоятельства.
И в этих условиях Самодержец всея Руси вел себя мужественно и, надо прямо сказать, добросердечно. Конечно, выбора-то у него фактически не было; охранный гарнизон Коломенского не мог справиться с разгневанной толпой; но он не попытался спрятаться в хоромах, а вышел, как бы теперь сказали, «на прямой диалог» и дал твердые обещания во всем разобраться и не преследовать участников бунта.
В этой связи Котошихин добавляет. «И послал Царь к Москве ближнего своего боярина князя Ивана Ондреевича Хованского, и велел на Москве уговаривать, чтобы они смуты не чинили и домов ничьих не грабили; а которые листы объявилися писаны о измене, на бояр и думных людей, приедет он, Царь, сам для сыску, того ж дни» [386] . Позже, 27 июля, Царь заявлял в своей грамоте на имя управляющего Москвой боярина князя Ф.Ф. Куракина (1684), что мятежники «пришли к нам, Великому Государю, в село Коломенское и стали бить челом с большим невежством» [387] .
386
Котошихин, Г. О России в царствование Алексея Михайловича // Хрестоматия по истории СССР. Т. 1. М., 1940. С. 103–105.
387
Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830. Т. 1. С. 566.
После встречи с Царем, толпа отправилась восвояси, но этому дню не суждено было кончиться мирно; произошло
Однако в Коломенском уже появились стрельцы и солдаты, отправленные боярами на выручку. Поэтому, когда Алексею Михайловичу начали угрожать, он возвысил голос и велел стольникам, стряпчим, жильцам и стрельцам рубить мятежников. Мятежную толпу загнали в реку, несколько сот человек было убито.
Восстание началось рано утром и продолжалось до середины дня. В нем приняло участие до 10 тысяч человек, главным образом жители столицы. Вскоре медные деньги были отменены и монетные дворы по их изготовлению были навсегда закрыты.
Глава 8. Заботы и переживания «Тишайшего Царя»…
Алексея Михайловича именовали Тишайшим еще при жизни. Точное время появления данного предиката установить невозможно, но хорошо известно, что указанное определение входило в состав царской ектеньи, звучавшей во всех храмах по всей России уже в середине 50-х годов XVII века. Вот как описывает церковное многолетие Павел Алеппский. «Господь Бог да дарует многая лета Царю могущественному, тишайшему, Богом венчанному, славе православных, Богом хранимому, величайшему из царей и князей, Царю Московскому и всех стран Великой и Малой России, Царю Казанскому, Царю Астраханскому, Царю Сибирскому, великому господину Новгорода и князю Псковскому» [388] .
388
Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в середине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. М., 2005. С. 355.
Прилагательное «тишайший» вполне применимо к фигуре Самодержца, его морально-этическим качествам, а шире говоря — нравственному строю личности второго Царя из Династии Романовых. Время же его правления, годы царствования совсем не являлись ни спокойными, ни уж тем более «тишайшими». Войны, смуты, мятежи — отличительные знаки этого бурного времени в истории России. Но во всех этих сложных пертурбациях Русь-Россия только укреплялась и к концу правления «Тишайшего Царя» являлась уже крупнейшей не только по размеру, но и по государственной силе мировой державой. Путь к этому державному торжеству был долог и тернист, но заслуги в этом созидательном деле Царя Алексея несомненны…
В середине 60-х годов стало ясно, что изнурительная многолетняя война с Польшей близится к успешному завершению. Несмотря на огромные потери и расходы с обеих сторон, польско-литовская армия теряла боеспособность. Окончательно это стало очевидным в первые месяцы 1664 года, когда воинство «державы короны польской» фактически потеряло способность не только вести какие-то наступательные военные действия, но и вообще оказывать серьезное сопротивление. Находившийся в свите Короля «маршал Франции» герцог де Грамон (1604–1678) потом вспоминал: «Отступление это длилось две недели, и мы думали, что погибнем все. Сам Король спасся с большим трудом. Наступил такой большой голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе у Короля. Было потеряно 40 тысяч коней, вся кавалерия и весь обоз, и без преувеличения три четверти армии. В истории истекших веков нет ничего, что можно было бы сравнить с состоянием такого разгрома». [389]
389
Грамон Антуан де. Из истории московского похода Яна-Казимира. Юрьев, 1929. С. 214.