Царь Давид

Мессадье Жеральд

Абимелек позволил себе небольшую паузу и насладился тишиной, что усилило эффект его повествования.

– Незадолго до захода солнца мы увидели две или три сотни филистимских пехотинцев, которые разыскивали нас и не могли понять, куда мы исчезли. В этот момент Ионафан сказал нам: «Вот! Это наш шанс!»

Он первым выскочил из пещеры И как дикий зверь бросился на филистимлян. Один! Другой! Третий! Четвертый! Филистимляне, разыскивая, разделились, и внезапность, которая сопровождала их, теперь была на нашей стороне. Ионафан протыкал их копьем, резал мечом! Надо было видеть! Вот за такое время, которое необходимо

мне, чтобы сгрызть это печенье, мы убили двадцать человек. Остальные убежали и издалека наблюдали за этой бойней. Они спрашивали себя, откуда мы взялись, сколько нас, потому что сосчитать нас было невозможно. Рассыпавшись по холмам, мы были словно духи, выраставшие из земли, и на этот раз им ничем не помогли ни колесницы, ни лошади, ни железное оружие. Два или три человека, притаившись в ложбине, ловко бросали камни во врагов, и ни один филистимлянин не мог догадаться, откуда камень. Их охватила паника, и они беспорядочно рассеялись во всех направлениях, без командира не зная куда идти.

Он похлопал меч, лежавший рядом.

– Мы забрали у них оружие, и теперь мы сильнее. Мы их вытеснили из Гивы и отбросили от Микмасха до Айалона.

– Всемогущий был с нами, – сказал старец, немного погодя.

– Он вдохновил царя и Ионафана, – сказал другой.

– Вас было три тысячи, а теперь две. Где недостающая тысяча? – спросил старец.

– Много погибших.

– Тысяча? – удивился старец.

– Были и трусы, я уже говорил, – возразил Абимелек.

– Тысяча трусов?

– Их не считают. Они этого недостойны, – сказал Абимелек раздраженно. – Мне безразлично их число.

– А Самуил, ясновидящий, – спросила женщина, супруга одного из солдат, – где он? Почему он не с нами, чтобы отпраздновать нашу победу?

– Я не знаю, – уклончиво сказал Абимелек.

– Правда ли, что он убил Агага? – спросил старец.

– Он убил его не в сражении, – мрачно ответил Абимелек, – он убил пленного.

Старец прищурил глаза.

– Это был последний из амаликитян.

– Он убил пленника? – переспросил старец.

– Он убил Агага, когда тот был пленником царя, да. Он его убил в палатке царя, перед царевичами и офицерами. Он заверил, что Всемогущий требовал уничтожения всех амаликитян.

Абимелек обратил к старцу взгляд, призывающий покончить с вопросами. Но тот, казалось, не был удовлетворен.

– А правда ли, что Самуил и Саул поссорились? – еще спросил он.

– Я не знаю, – ответил Абимелек.

– Ахиа говорит, что они поссорились, – упорствовал старец.

– Я не знаю! Задай вопрос царю.

– А не эта ли ссора является причиной, по которой Самуил отсутствует на нашем празднике?

Остальные с беспокойством следили за этой дуэлью.

– Оставь эти вопросы, – сказала пожилая женщина, обращаясь к старцу. – Почему ты уделяешь столько внимания тому, что сделал или не сделал Самуил?

– Самуил – помазанник божий, – возразил старец.

– Он просто ясновидящий, как колдуны, которых Саул прогнал из этой страны, – возразил другой.

– Наш Бог не говорит устами колдунов, – настаивал старец.

– Откуда ты знаешь? – живо возразила женщина. – Мы выиграли. Если бы Бог был не с Саулом, разве бы мы выиграли?

– С Саулом или Ионафаном, – добавил Абимелек, опустошая рог.

Старец кивнул головой, что означало, что он и не думал по-другому. Разговор затих,

все смотрели на огонь. Главное, что Саул выиграл. Как не согласиться с победой?

– Было бы лучше, если бы Самуил с сыновьями сражались вместе с нами, – сказал один солдат, до сих пор молчавший. – Судьи не освобождаются от битв.

Никто не поддержал это замечание. Оно вело слишком далеко, а ночь уже была на исходе.

Звезды погасли. Голоса стихли. Люди были доведены до изнеможения. Дети спали в ногах своих матерей или кормилиц. Встали, чтобы достать свежей соломы и теплые одеяла. Несколько взоров обратилось ко дворцу; он был темным. Саул подал пример. С высоты крепостных стен стражники слышали лишь крики сов и тявканье лис в сумрачной Иудее. Иногда девичий крик. Слава оружия дает право на женские прелести.

Глава 6

ЧУДОВИЩЕ ГЕФА

– Высотой семь футов, а голова большая, с целого ребенка! – сказал солдат с выпученными глазами.

Они стояли на торговой площади Вифлеема, обсуждая между рядами разложенных на прилавках салата и дичи, арбузами и связками лука победы царя и войну, которая опять началась. Там было много солдат, офицеров, которые, как обычно, пришли понаблюдать за обеспечением царской армии, расположившейся в долине Элаха.

– Никогда не покончишь с филистимлянами, они словно саранча! – с горечью сказала старая женщина. Она потеряла на войне пятерых сыновей. Солдат, казалось, никого не слышал.

– А руки вот такие! – продолжил он. – Сила! Сила! Сила демонов! Я видел, как он поднял с земли мужчину, одного из наших, и задушил его, сжав руками!

– Да, я слышал о таких людях, – сказал другой. – Это анакимы.

– Это филистимляне, – поправил солдат.

– Это анакимы из рода филистимлян, – настаивал тот. – Я их узнал еще до тебя. Они живут в краях Гефа.

– Да, так, Гефа, – согласился солдат.

– Людей ростом семь футов не существует, – вмешался молодой человек.

Это был Давид, сын Иессея, который пришел на базар продавать ягнят, так как приближался праздник. Его три брата – Елиав, Аминадав, Самма – были в лагере, в армии царя Саула. Он никогда не слышал, чтобы братья рассказывали о таком великане.

– Я его видел своими собственными глазами! Спроси у своих братьев, они в армии! – обиделся солдат. – Этого великана зовут Голиаф. Он пришел бросить нам вызов, оскорбить нас, и никто не осмеливается напасть на него. Его каска и его кираса из бронзы отлиты специально для него, они весят пятьдесят семь килограммов!

Женщина вскрикнула.

– Пятьдесят семь килограммов, но столько весит молодой человек, ты отдаешь себе отчет? – воскликнул крестьянин.

– Я отдаю отчет, – сказал солдат. – А его железное копье весит семь килограммов!

– Только молния смогла бы покончить с таким чудовищем! – сказал продавец фруктов и овощей.

Давид попросил у него гроздь винограда; тот протянул ему, но в обмен молодой человек должен был играть ему на гуслях на свадьбе сына.

– Ну, тогда еще гроздь винограда, – сказал Давид, хитро улыбаясь.

– Был бы ты птицей, я бы тебя посадил в клетку, и ты пел бы, не торгуясь, – сказал мужчина. Его дочь наблюдала за сценой. Ей было пятнадцать лет; она пожирала Давида глазами, в то время как он обрывал виноград и разгрызал каждую виноградину, выплевывая косточки.