Царь-дедушка
Шрифт:
– - Понимаю.
– - кивнул я.
– - Это у нас семейное. Значит, говоришь, утраченные труды в моем дворце мыши едят?
– - Я, по мере сил, стараюсь переписывать наиболее изношенные свитки, государь.
– - ответил библиотекарь.
– - Князь Папак в должном количестве снабжает меня бумагой, но на пергамент тратится неохотно, увы.
– - Экономит? Молодец. Будущее все равно не за выделанными шкурами.
– - одобрил я рачительность кастеляна.
– - А книги эти, они содержат ценные знания и лежат тут мертвым грузом, выходит?
– - Не совсем мертвым, иногда кто-то из придворных берет свиток-другой для чтения...
– - Понятно все.
– - я махнул рукой.
– - Можешь не продолжать. Нет, ну когда библиографические редкости лежат невостребованные, и никто кроме нескольких зажравшихся говнюков к ним доступа не имеет, это непорядок. А открыть дворцовую библиотеку для всех, это тоже не выход -- мигом раздуванят.
– - Государь, если бы вы распорядились переписать их для скрипториев хотя бы в нескольких экземплярах...
– - Бахмет запнулся.
Оп-па! А чего это мы так мило порозовели? А потупились чего? Ну прям я не понимаю, что заказывать надо у переписчиков, а давать заказ от имени Ежиного гнезда кому-то кроме как главе гильдии -- моветон. И пусть он (разумеется) привлечет гильдийских к выполнению заказа, подрядчикам он будет платить за работу гораздо меньше, чем царь -- ему самому. Хороший ему выходит профит, на то и глава.
Как по мне -- нормальные деловые отношения, так чего смущаться-то? Или, может, парень действительно о книгах радеет, и только сказанув понял, что нечаянно пролоббировал интересы отца, оттого и стушевался?
Ну а что? Возможно. Ученые и философы, они частенько не от мира сего -- а Бахмет как раз в их ряды-то и рвется.
– - Так...
– - я вытащил из стеллажа первый попавшийся свиток.
– - Переписывать они их будут долго...
Подумал несколько мгновений одну старую мыслишку я хмыкнул.
– - Вот что, запирай свою лавочку, и пошли со мной. Кажется я знаю, как и книги спасти, и твоей семье озолотиться.
По пути в царевы комнаты я успел ознакомиться с прихваченным мною свитком и удовлетворенно хмыкнул. «Сказание о подвигах Яломиште Лиса». Тот еще был герой древности -- помесь Геркулеса, Казановы и Мюнхгаузена, насколько я помню. Однозначно, почитать будет интересно.
Родные пенаты встретили меня обиженным мявом, -- ну как же, бросил одного и куда-то ушел, нехороший человек, -- и цокотом коготков несущегося ко мне мурлыки. Подхватив кота на руки (спина и колени отдались тупой болью от резкого движения), я кивнул Бахмету на стул, садись де, а сам прошелся по комнате, гладя прижавшийся ко мне и счастливо мурлыкающий пушистый комочек. С мыслями собирался, да формулировки подбирал.
– - Скажи мне, Бахмет, горек ли хлеб писаря?
– - издалека зашел, главное чтоб в затылок не предложили поцеловать...
– - Несладок, государь.
– - ответил библиотекарь.
– - Весь день корпеть над свитками, разбирать полустертые, порой, буквы и целые слова, выводить каждую черточку с великим тщанием, дабы все было понятно и разборчиво, да еще постоянно следить, нет ли ошибки где... Под вечер спина отказывается разгибаться, пальцы сводит судорогой, а голова кругом идет. Зимой же и того пуще -- работать приходится при лучинах или свечах, ибо день короток, а работы не убавляется...
– - Вот.
– - кивнул я.
– - А скажи, несмотря на все эти старания, есть ли хоть две совершенно одинаковые, до последней запятой, книги?
– - Сомневаюсь.
– - юноша покачал головой.
– - Как не следи, а где-то да ошибешься, в ином же месте, наоборот, увидишь что ошибся твой предшественник, да поправишь. Не в людских это силах, большую книгу совсем без ошибок написать. Так, мелочь какую разве -- это да, можно.
– - Вполне в людских. Только тут на подмогу нам должна придти не усидчивость с внимательностью, а философские познания.
– - я сел у стола, уложил котенка на колени и выскреб из канделябра застывшего воска.
– - Сможешь пару букв слепить? Так, чтобы поверхность плоскою была.
– - Как на вывесках, куда бронзовые буквы вставляют?
– - уточнил Бахмет.
– - Навроде того.
– - кивнул я.
Библиотекарь принял воск и в миг смастерил пару знаков алфавита -- самых простых из всех тридцати восьми имеющихся, потому никакой задней мысли, полагаю, у него не было. Хотя сочетанием именно этих двух знаков в ашшорском языке обозначается то, что (как я смутно помню) на моей родине пишут тремя на заборе. Вышло довольно изящно, если не сказать -- мастерски. Вот что значит книжник, ученый человек -- из чего хошь текст сварганит.
– - Прекрасно.
– - отметил я, принял литеры, и прикрепил к некоему подобию дощечки, которую слепил за это время все из тех же огарков.
– - Теперь гляди.
Я придвинул к себе лист чистой бумаги, затем открыл вазочку с вареньем, оставшуюся с завтрака-перекуса, макнул в него литеры, и, дождавшись когда с воска окончательно стекут капли, приложил их к листочку. Сжульничал, конечно, прижал так, что повторить фокус заново уже не удастся, однако в результате на бумаге оказались слегка размытые, бледные, но вполне различимые оттиски.
– - Вот.
– - я придвинул бумагу к библиотекарю.
Тот прочитал получившееся слово и густо покраснел.
– - Вроде бы ничего сложного, обычная печать.
– - я сделал вид, что не замечаю смущения Бахмета.
– - Но теперь подумай, а что если сделать буквы из чего-то твердого, и набрать из них целую книгу, закрепив буквы, например, на доске? Ведь после этого столь же просто, как чиновник ставит свою печать на документе, переписчик будет ставить целые книги на листах. И даже иллюстрации, пусть и одноцветные, в такие тексты можно вставить. Только представь, потрудиться один единственный раз, и можно продавать книгу столько раз, сколько пожелаешь, а не переписывать ее каждый раз заново.