Царь Федор. Орел взмывает ввысь
Шрифт:
— Я очень извиняюсь, господин капрал. Но человек вон за тем столом интересуется, не Отто ли Циммермана он имеет честь видеть за этим столом?
Отто оглянулся. Через два стола от него сидел его старый приятель Клаус Ульке. Шульц тоже его разглядел и, наклонившись к Циммерману, зашептал:
— Не подавай виду, что его узнал. Ульке теперь — настоящая рвань. С тех пор как сгорели склады его отца, он так и не смог подняться. И теперь живет тем, что набивается в компании, пьет за их счет и рассказывает, как раньше было хорошо.
Но Отто не обратил на его слова никакого внимания. Он приподнялся, широко улыбнулся и призывно махнул рукой.
— Клаус, давай сюда… и это, еще пива
— Слушаюсь, господин капрал!
После того как они с Ульке обнялись, тот устроился за столом и ухватил принесенную служкой новую кружку пива.
— Эх, Отто, как я рад тебя видеть! — расчувствовался Ульке, одним махом уполовинив кружку. — Ты — будто глоток свежего воздуха, как будто привет из той самой доброй старой Риги!
Циммерман хмыкнул. Ну да, доброй, старой… а сколько разговоров они вели тогда о том, что Рига-де ныне далеко уже не та добрая и старая, коей она была когда-то. Что Рига почти погибла. Что надобно непременно что-то делать, чтобы восстановить ее силу и богатство… А теперь те времена кажутся славными и благополучными. И уже не хочется ничего более того, если бы они вернулись…
— Эх, ты бы знал, — продолжал между тем Клаус, — как я скучаю по старым временам. Помнишь, какие компании собирались здесь, «У старого Карла»? Помнишь, как мы тогда спорили? Как грезили о свободе и справедливости? — мечтательно произнес Клаус.
— Да уж помню, — усмехнувшись, отозвался Отто, — и как нами воспользовались — тоже.
— Сейчас все по-другому, — пригорюнившись, отозвался Ульке, никак не отреагировав на слова Циммермана. — Слава богу, русские угнали всех этих ливов, латгалов, латов и остальных — у-у, мерзкие рожи, — но зато теперь всюду мерзкие рожи русских…
— По-моему, — добродушно отозвался Отто, — это не та тема, которую стоит обсуждать с капралом русской армии.
Клаус недоуменно посмотрел на него. Похоже, он как-то не обратил внимания на то, во что одет его старый приятель, и только теперь это обнаружил. Поэтому на его лице сначала нарисовалось удивление, затем испуг и только после этого интерес. Шульц же все это время смотрел на Ульке крайне осуждающе.
— Прости… — несколько обескураженно произнес Клаус и после паузы осторожно поинтересовался: — А можно узнать, как ты им стал?
— Да я вот как раз перед твоим появлением и начал рассказывать об этом Шульцу, — добродушно отозвался Циммерман, ловко отделяя от кабаньей ноги здоровенный шмат и отправляя его в рот. Запив мясо пивом, он некоторое время сосредоточенно жевал, а затем шумно выдохнул: — Уф, у старого Карла по-прежнему легкая рука.
— Старого Карла нет, — печально сообщил Ульке. — Погиб, когда тушил свою таверну. Так что сейчас готовит его двоюродный племянник. Ты его не знаешь. Он появился в Риге перед самой осадой. У брата Карла был хутор неподалеку, там на него работало три семьи латов, но как пришли известия, что союзные русским кочевники захватывают в плен людей и угоняют куда-то на восток, брат Карла решил перебраться к нему в город. Он тоже погиб, а его семья уехала в Любек. Один только племянник остался. Он женился на внучке Карла и унаследовал его таверну. — Клаус тяжело вздохнул, парой громких глотков окончательно осушил кружку и недоуменно уставился в ее пустое жерло, будто говоря: «Как, и это все?»
Отто вежливо-печально кивнул, подвинул к Ульке одну из полных кружек и произнес:
— Жаль старика… Но все равно кабанью ногу здесь по-прежнему готовят отменно! И… знаете что, давайте помянем всех, кто ушел за те годы, что меня здесь не было, — Старину Михеля, старого Карла, других… короче — всех! — Циммерман поднял кружку с остатками пива и резким движением опрокинул ее себе в глотку.
Шульц и Ульке молча последовали его примеру.
— Ну так вот, — продолжил Отто, ставя кружку на стол с громким звуком, что испокон веку означало в этой таверне требование новой порции пива, — после того как я оказался в Москве и стал не нужен тем, кто меня пленил, передо мной встал вопрос — что же дальше? Я мог бы попытаться пойти в Немецкую слободу, кою основали пленные лифляндцы, захваченные русскими еще в прошлой, Ливонской войне. Там время от времени появлялись немецкие купцы. Хотя очень мало. Сами ж знаете: сегодня русские торгуют по всему миру, и ехать за каким-то русским товаром даже в их порт, не говоря уж о самой столице, не имеет особого смысла. Дома все есть и не настолько уж дорого… Но, как мне сказали, немецкие купцы иногда появлялись. Однако сколько мне придется их ждать — никто уточнить не мог. Может, месяц, а может, и год!
— Я бы на твоем месте попытался устроиться к какому-нибудь русскому купцу, — с ноткой зависти в голосе от представившихся Отто возможностей заявил Шульц. — Русский язык ты знаешь, чего же еще?
Циммерман хмыкнул.
— Это не так-то просто. Они не очень охотно берут иностранцев. Да и требования к тем, кто желает пойти в приказчики к купцам, там, в России, куда как строги! Не то что здесь. Требуется знать счет намного лучше, чем у нас. Уметь вычислять дроби, причем не только обычные, но и считаемые по десяткам…
— Как это? — удивился Шульц.
Отто махнул рукой:
— Потом объясню. Это придумал фламандец из Брюгге Симон Стевин, а усовершенствовал сам великий Кеплер! [27] Но я не о том. Короче, чтобы пойти в приказчики к русскому купцу, мне не хватало знаний. А чтобы научиться — денег. Возвращаться сюда особого смысла не имело. Здесь шла война, и вряд ли во время нее имелись большие возможности зарабатывать торговлей… А садиться на шею Старине Михелю еще одним нахлебником я не желал. Да еще и не факт, что он бы меня принял…
27
Действительно, распространение десятичных дробей в Европе началось только после выхода в свет книги «Десятая» (1585 г.) фламандского математика Симона Стевина. Хотя их описание в европейской математике появилось значительно ранее, еще в XIV в. А Иоганн Кеплер придумал отделять целые части запятой.
Сверкнувшие при этом пассаже глаза Шульца подтвердили Отто, что его предположения были довольно близки к истине.
— Ну я и стал думать, как дальше жить. А тут выяснилось, что таких, как я, вполне готовы принять на службу в русское войско, кое стоит у них далеко на востоке. В армию, что воевала здесь, меня бы, понятное дело, не приняли… да я и сам бы не пошел. А вот туда решил пойти… — Циммерман сделал паузу и отправил в рот еще один шмат мяса, не обращая особого внимания на озадаченные взгляды соседей по столу.
Не пошел… не приняли… с чего бы это? Всем было известно, что солдатское дело такое: что приказано — то и делаешь. Во времена закончившейся аккурат перед Северной войной войны Тридцатилетней армии противников частенько, разорив какую-то местность, объявляли набор пополнения, и только что начисто ограбленные солдатами крестьяне спокойно шли наниматься в наемнические роты. Чтобы уже через несколько дней совершенно спокойно и на законных основаниях грабить бывших односельчан… Но их старый приятель говорил об этих странных вещах так, будто все это само собой разумелось. Да-а, странноватые, однако, порядки в русской армии.