Царь из будущего. Жизнь за «попаданца»
Шрифт:
– Что, доигрались?
Я произношу это негромко, но все молчат, так что слышно в самом дальнем уголке.
– А я ведь к вам обращаюсь, – пристальный взгляд в сторону русской части пленников. – Ладно эти, островитяне, они приказ выполняли, но вы… Э-эх! (Энергичный взмах рукой.) Видеть вас не могу – противно. Убирайтесь на все четыре стороны. И чтоб духу вашего в России не было. Сейчас же на поезда, до границы и взашей, к… (Долгая пауза.)
В колоннах шевеление. Такого пленники не ожидали. В самом деле не ожидали. Прогнать из России, в никуда? А здесь семьи, дома, Родина…
Внезапно,
Постепенно из этого человечьего воя начинает ясно выделяться:
– Батюшка, смилуйся! Отец родной, прости, пощади! Бес попутал!
Я молчу с неприступным видом. Так, дальше у нас по сценарию…
На парад-плац выходит священник. В толпе по краю Марсова поля шепот: «Иоанн, протоиерей Иоанн!» [95] Он подходит ко мне, низко кланяется:
– Прости их, великий государь! Не ведали заблудшие, что творят. Не лишай их родины. Я, монах недостойный, молю тебя за них. Будь милосерден. А они, всем сердцем раскаявшись, отслужат тебе твою милость. В том и присягнуть могу. – Он поднимает вверх крест, а потом опускается передо мной на колени.
95
Сергиев Иван Ильич (1829–1909) – священник Русской Православной Церкви, митрофорный протоиерей; настоятель Андреевского собора в Кронштадте; член Святейшего Правительствующего Синода с 1906 г. (от участия в заседаниях уклонился), член Союза русского народа. Проповедник, духовный писатель, церковно-общественный и социальный деятель правоконсервативных монархических взглядов. Канонизирован (святой праведный Иоанн Кронштадтский). В описываемый момент времени – протоиерей Андреевского собора.
– Поднимитесь, святой отец. И не просите за них больше. Я-то их, может быть, и простил бы, да Родина предателей не простит!
Словно в подтверждение своих слов я оглядываюсь на свою свиту. Ренненкампф деловито разглаживает усы, Гревс застыл изваянием, Волкобой что-то тихо шепчет Долгорукову. Татьяна нервничает. Она понимает русский уже достаточно и сейчас искренне сочувствует пленным. Ведь ни я, ни Васильчиков не предупредили ее о сценарии…
Неожиданно из толпы народа выскакивает и мчится к нам невысокая крестьянская девушка в простенькой, но чистой одежде, со сбившимся назад платком и развевающейся косой. Она подбегает к «Жигулям» и бросается на колени перед Мореттой:
– Матушка, заступница, помилуй! Попроси государя помиловать их, – она всхлипывает и заливается слезами. – Брат у меня там… Глупый он… обманули его…
Татьяна растроганно шмыгает носом и смотрит на меня, словно на икону. Затем вылезает из машины и подходит к броневику. В наступившей тишине звенит ее голос:
– Муж мой, ваше величество! Я тоже прошу вас о пощаде для этих несчастных…
Я, немного отвернувшись от толпы, делаю вид, что задумался. Тишина становится оглушающе давящей. Наконец я поворачиваюсь к пленным:
– Хорошо, я пощажу вас. Но вот что же мне с вами делать? В армии вам места нет, а на что ж вы тогда нам?
Рев из коленопреклоненной массы становится оглушительным:
– Батюшка, да куды хошь! Хоть в Сибирь!
Я делаю вид, что задумываюсь:
– В Сибирь? Ну, в Сибирь – так в Сибирь! Да будет так! Пока вы – мне не подданные! Отправляю вас всех к великому князю Павлу, на строительство. Если заслужите – он сам вам даст свое поручительство. Только с ним, с его поручительством, вы снова – подданные России. А пока вы лишены всех прав и моей защиты!
Васильчиков прыгает в седло быстро подведенного вестовым коня. Привстав в стременах, князь зычно кричит:
– Лишенцы! Слушай мою команду! К погрузке на поезда! Для строительства Транссибирской магистрали! По-ротно! Первая рота – прямо, остальные – на-пра-ВО! Шагом, марш!
Под грохот барабанов колонны строителей Транссиба покидают Марсово поле. Каждая рота, проходя мимо нас, орет: «Великому государю, Николаю Александровичу, слава! Ура!» Молоденькая крестьянка, «сестра» кого-то из лишенцев, целует Татьяне руки. А из верхнего люка броневика появляется Димыч. Он смотрит на меня снизу вверх и ехидно спрашивает полушепотом:
– Величество, а когда уже знамена бросать будут?
Я незаметно показываю ему кулак. Шутки ему все… А у меня ведь еще вторая серия осталась…
…Вновь взревывает движок «Медведя», я вцепляюсь в поручень, чтобы не сверзиться с этой верхотуры. Но Димка ведет тяжелую машину очень аккуратно и плавно. Меня даже не качает. Мы не спеша подъезжаем к стоящим на парад-плаце англичанам:
– Я буду говорить с вами по-русски. Кто знает этот язык – поднимите руки!
Жидкая поросль рук взметывается над угрюмыми колоннами.
– Говорить буду медленно, поэтому успеете перевести услышанное своим товарищам.
Пауза.
– Вы напали на нас без объявления войны! Вы влезли к нам в дом! Подло, как ворье среди ночи. Почему? Чем мы вас обидели? Мы украли у вас хлеб? Мы грабили ваши дома? Мы насиловали ваших жен и дочерей? Мы убивали ваших братьев?
Англичане молчат, но молчание их становится каким-то испуганным. Кажется, будто тишина наполнилась страхом и ожиданием чего-то невыносимого. Многие косятся на башенный пулемет у моих ног.
– Вы скажете, что вы солдаты и выполняли приказ. А я вам отвечу: тот, кто выполняет подлый приказ, бесчестный приказ, солдатом считаться не может! Ваша страна и ваша королева до сих пор молчат. Никто не интересуется, живы вы или уже умерли. Вы им не нужны! Но и нам вы не нужны. А потому я поступлю с вами так: вы все, сколько вас тут есть, невзирая на бывшие ваши чины и звания, отправитесь в Сибирь. Там вы станете работать, пока не отработаете то, что разрушили, украли или слопали. После этого – на пароход, и катитесь куда угодно! Нам человеческое отребье без надобности! На время пребывания в России вы лишаетесь всех прав. Вы – никто, вас нет! Будете работать – будут кормить. Ступайте. Ни мне, ни остальным людям вы больше не интересны.