Царь Каменных Врат
Шрифт:
Тенака не хотел окликать его, зная, что Ананаис его не любит, — но и умирать тоже не хотел. Он позвал Ананаиса — дверь отворилась, и белокурый великан возник на пороге.
— Меня укусила гадюка, — сказал Тенака.
Ананаис пригнулся и вошел, отшвырнув сапогом дохлую змею. Потом взглянул на рану:
— Как давно?
— Пару минут назад. Ананаис кивнул.
— Твой надрез недостаточно глубок. — Тенака протянул ему кинжал. — Нет. Если сделать глубже, повредишь мышцу.
Нагнувшись, Ананаис прижался ртом к ране и высосал яд. Потом наложил
Несмотря на все принятые меры, молодой надир чуть не умер тогда. Он впал в беспамятство, длившееся четыре дня, — а когда очнулся, рядом сидел Ананаис.
— Ну, как ты?
— Хорошо.
— Что-то непохоже. Однако я рад, что ты остался жив.
— Спасибо, что спас меня, — сказал Тенака, когда Ананаис встал, собираясь уйти.
— Не за что. Я по-прежнему не хотел бы, чтобы ты женился на моей сестре, — усмехнулся он. — Кстати, вчера уволили со службы трех молодых офицеров — мне думается, теперь ты можешь спать спокойно.
— Ну уж нет. Для надира спокойный сон — верный путь к гибели.
— Неудивительно, что глаза у вас косые.
Рения помогла старику подняться и закидала снегом маленький костер. Мороз крепчал, на небе собирались снеговые тучи, темные и грозные. Девушку пугало, что старик перестал трястись и тихо стоял у разбитого дерева, глядя себе под ноги.
— Пойдем, Олен, — позвала она, обняв его рукой за пояс. — До старых казарм уже недалеко.
— Нет! — Он отпрянул. — Они найдут меня там. Я знаю, что найдут.
— А здесь ты замерзнешь, — прошипела она. — Пошли.
Он подчинился, и она повела его по снегу. Она была высокой и сильной, но ходьба утомила ее, и она тяжело дышала, когда они наконец выбрались из кустов перед плацем «Дракона».
— Еще несколько минут, — сказала девушка, — и ты отдохнешь.
Старик, казалось, при виде пристанища обрел силу и ковылял куда быстрее. Дважды он чуть не упал, но девушка подхватывала его.
Открыв ногой дверь ближайшего здания, она ввела старика внутрь, скинула с себя белый шерстяной бурнус и провела рукой по мокрым от пота, коротко остриженным черным волосам.
Здесь, где не было режущего ветра, ее сразу точно опахнуло огнем — тело приспосабливалось к новым условиям. Она расстегнула пояс своей овчинной накидки и отбросила ее за широкие плечи, открыв синий шерстяной камзол и тугие черные штаны. Подбитые овчиной сапоги доходили до бедер. На боку висел тонкий кинжал.
Старик, сотрясаемый неудержимой дрожью, прислонился к стене.
— Они найдут меня. Найдут! — хныкал он.
Рения, не слушая его, двинулась вперед по коридору.
В дальнем его конце показался человек — Рения вздрогнула и схватилась за кинжал. Человек был высок, смугл и одет в черное. У пояса висел длинный меч. Он шел медленно, но уверенность его походки пугала Рению. Решительно глядя ему в лицо, она приготовилась к бою.
Его глаза, очень красивого лилового цвета, были раскосыми, как у северных кочевников-надиров. Квадратное лицо могло
Рения хотела сказать ему, чтобы не подходил ближе, иначе она его убьет, — и не смогла. В нем чувствовалась власть, невольно побуждавшая подчиниться.
Он прошел мимо нее и склонился над Оленом.
— Не трогай его! — вскричала девушка. Тенака обернулся к ней.
— В моей комнате горит огонь — это там, направо, — спокойно сказал он. — Я отнесу его туда.
Он легко поднял старика, унес к себе и уложил на узкую койку. Потом снял с Олена плащ и сапоги и стал осторожно растирать его посиневшие икры. Девушке Тенака бросил одеяло, велев:
— Согрей его у огня.
Вскоре старик начал дышать глубоко и ровно.
— Он уснул? — спросила Рения. — Да.
— Он не умрет?
— Кто его знает... — Тенака встал и распрямил спину.
— Спасибо, что помог ему.
— Спасибо, что меня не убила.
— Что ты делаешь здесь?
— Сижу у огня и жду, когда утихнет дождь. Есть хочешь?
Они сели рядом у очага, и Тенака поделился с ней вяленым мясом и сухарями. Они почти не разговаривали. Тенака не отличался любопытством, а Рения чувствовала, что ему не хочется говорить. Но молчание не вызывало в ней никакой неловкости. Впервые за много недель она испытывала мир и покой, и даже угроза смерти отошла куда-то, словно эту казарму ограждала некая магия — невидимая, но оттого не менее могущественная.
Тенака откинулся назад, рассматривая глядящую в огонь девушку — ее овальное лицо с высокими скулами и большими глазами, такими темными, что зрачок сливался с радужкой. Ее внешность создавала впечатление силы и в то же время уязвимости — словно девушку терзал какой-то тайный страх или в ней скрывалась какая-то слабость. В другое время он счел бы ее привлекательной — но теперь не мог найти в себе ни малейшего чувства или желания. «Да во мне и жизни-то нет», — с удивлением понял он.
— За нами гонятся, — сказала наконец она.
— Я знаю.
— Откуда ты можешь знать?
Он пожал плечами и подбросил дров в огонь.
— Здесь нет никакой дороги, а у вас при себе ни лошадей, ни провизии — однако одежда на вас дорогая, и видно, что ты получила хорошее воспитание. Стало быть, вы бежите от чего-то или от кого-то — отсюда следует, что за вами должна быть погоня.
— И тебя это не смущает?
— С чего бы?
— Тебя могут убить заодно с нами.
— Пусть сначала поймают.
— Ты не хочешь знать, почему нас преследуют?
— Нет. Это твоя жизнь. Наши пути пересеклись ненадолго, но скоро они разойдутся. Нам нет нужды узнавать что-то друг о друге.
— Почему? Потому что тогда тебе труднее будет уйти? Он поразмыслил над ее вопросом, и от него не укрылся гнев в ее глазах.
— Возможно. Но главным образом потому, что сочувствие рождает слабость. У меня есть своя цель, и чужие беды мне ни к чему. Вернее сказать, я просто не хочу забивать себе голову чужими бедами.