Царь Мира

Абдульманов Ильдар

Алина спокойно подошла к столу, обходя лежавших или сидевших и полностью обездвиженных людей. Она приблизилась к Эдику и обхватила его голову ладонями.

— Не трогайте его, — промямлил Корниенко, но больше уже не смог произнести ни слова: все его силы уходили на то, чтобы держать глаза открытыми. Он с превеликим трудом заставил себя сконцентрировать сознание и не заснуть. Она рехнулась от травмы, подумал главврач, но почему ее не остановили? Хотя весь персонал здесь, она свободно прошла

по коридору. И что теперь? Что она делает?

Алина продолжала сжимать голову Эдика, застыв неподвижно в очень неудобной позе. Сколько прошло времени, Корниенко не знал. Ему казалось, что время замедлилось. Он с трудом обвел глазами остальных. Похоже, они были в том же состоянии — в сознании, но не способны шевельнуть даже пальцем. Чертовщина какая-то, подумал Корниенко. Прошло не менее получаса, по его мнению. Настенные часы висели над ним, и он их не видел, а наручных у него не было.

— Я останусь с ним, а вы идите, — сказала Алина, не меняя позы.

И тут главврач почувствовал, что может встать самостоятельно, что он незамедлительно и сделал. Но кроме этого, он чувствовал настоятельную необходимость немедленно покинуть реанимационную палату. Неуверенными шагами он вышел за дверь, за ним молча последовали остальные. Вышедший последним дежурный врач закрыл дверь, и вся процессия двинулась к выходу. В фойе они уселись на два дивана для посетителей. Своим поведением они весьма напоминали сомнамбул. Ночной сторож, клевавший носом в кресле у входа, поднял голову, усиленно протер глаза и в ужасе уставился на них.

— Что, помер? — сиплым голосом, полным страха, спросил он. Никто ему не ответил. Челюсть у сторожа чуть отвисла, и он сидел так в кресле, наклонившись вперед и обводя умоляющим взглядом всех сидевших на диванах. Но никто на него не смотрел.

— Утро уже, — сказал Корниенко, увидев наконец часы на стене.

— Ей нельзя там оставаться, — вяло промолвила медсестра, — и вставать ей было нельзя.

— Нельзя, — согласился Корниенко. Но никто из медиков не двинулся с места.

— Ты меня слышишь?

— Да. — Эдик с трудом разлепил веки. — Что это было?

— Я не знаю, у тебя были разрушены некоторые информационно-энергетические структуры, я их восстановила, как смогла.

— Ты умеешь их восстанавливать?

— Я сама не знаю почему, но я это… чувствую. Я уже несколько часов сижу и занимаюсь этим, и мне кажется, начинаю что-то понимать, хотя это совершенно непонятно и ново.

— Это зеркало, Алина, оно нас изменило. Я тоже смотрелся в него, потом пришел этот Серый и хотел меня уничтожить.

— Зачем? Какой серый? Ты бредишь?

— Да нет, все так и было. Алина, он может явиться сюда, он не хочет, чтобы мы выжили.

— Кто он?

— Он с другой планеты.

И зеркало тоже. Он искал его. Нам нужно скрыться куда-нибудь. Ты как себя чувствуешь?

— Почти нормально, только голова… Такое ощущение, будто она затекла, как нога.

— Да-да, у меня то же самое. Мы должны быть вместе. Я теперь понял, Алина, тот милиционер — он тоже изменился…

— Какой?

— А, ты не знаешь. Когда тебя увезли в больницу, там остался милиционер… Ладно. Кто тебя ударил? Сергей?

— Нет. Он ушел, потом я сидела… у зеркала, потом появился призрак. По-моему, он вышел из зеркала. Я бросила в него пудреницей, а у него появилось лицо, белое… страшное… и он был похож на Сергея… то есть просто будто слепок его лица… гипсовый. Я теперь понимаю, что это информационно-энергетическая структура, и даже не знаю, откуда мне это известно. Это его структура, вернее, ее измененная копия, и когда она входит в основную, то происходят изменения. Так было с тобой и со мной. А с ним? Я не знаю, нашел ли его призрак…

— Неизвестно. Надо предупредить Сергея в любом случае. Если этот Серый найдет его, то убьет.

— Что теперь с нами будет, Эдик? Мы теперь не люди?

— Почему? Мы люди, только другие, у нас просто появились новые качества, мы даже сами не знаем какие. И вот что, Алина, мы должны пока все это держать в тайне. Неизвестно, что с нами сделают, если узнают. Я не хочу, чтобы меня упрятали в какую-нибудь лабораторию и изучали, как кролика.

Ты тоже не должна никому ничего говорить. Пока… пока мы сами все не изучим. Мы теперь должны быть вместе, Алина.

Всегда.

— Хорошо. Успокойся, милый. Постарайся уснуть, ты еще не восстановился.

В эту минуту дверь в реанимационную приоткрылась, и Эдик резко привстал на столе, но тут же, застонав от боли, откинулся на спину. Алина быстро выпрямилась, глядя на дверь. Та открывалась медленно, и внезапно в образовавшуюся щель заглянул тощий субъект с козлиной бородкой, одетый в больничную пижаму. Увидев Алину, он осклабился и сказал:

— Привет. Можно войти?

Не дожидаясь ответа, он вошел в палату.

— Кто вы такой? — спросила Алина. Она оглянулась на Эдика, но тот, очевидно, был без сознания.

— Я-то? — переспросил субъект, хихикая. — Я, так сказать, ваш сосед. Хотел вот познакомиться. Скучно одному лежать, я-то вроде уже выздоровел совсем, а не отпускают. Вот я и подумал — вдвоем-то веселее будет. А это ваш супруг, что ли?

— Нет.

— Вот и хорошо. А то неудобно при муже-то.

— Что неудобно?

Алина никак не могла понять, что это за тип и что ему надо. Она по-прежнему испытывала странное ощущение «отчужденности» головы от тела.