Царь Мира

Абдульманов Ильдар

— Конечно-конечно, — кивнул Асканов. — Вы можете поговорить прямо здесь — возьмите ту красную трубку.

— Спасибо!! — Сергунин быстро протянул руку к телефону. — Алло? Да, это я. Ну что?

Выслушав сообщение эксперта, он почесал лоб.

— А он мог после этого совершать какие-либо активные действия?

Получив ответ, Сергунин пробормотал:

— Спасибо, продолжайте, я сам, наверно, подъеду скоро. Положив трубку, он повернулся к столу:

— Щербинин сказал, что очень сложно установить все сразу, поэтому он решил сначала попытаться дать нам хотя бы

приблизительную общую картину, без деталей. Она может быть и ошибочной, но, если все делать по полной схеме, это затянется на несколько дней и задержит оперативное расследование. То есть эксперт предупредил, что может невольно направиться и по ложному пути, но выбирать будет наиболее вероятную картину всего произошедшего.

— Это разумно, — вставил Ващенко, — нам действительно нужно быстро оценить, что вообще произошло.

— В общем, Гершензон был, по всей вероятности, застрелен Сулеймановым. Причем, скорее всего, дело было так: произошел конфликт между Приваловым и Сулеймановым, Привалов оттолкнул его, тот упал и стрелял уже лежа. Две пули прошли навылет и попали в Гершензона. Учитывая рост обоих и траекторию пуль, это самое вероятное. Ранения оказались не смертельными для Привалова, и он смог убить Сулейманова. Тот умер от воздействия сильного электрического разряда — все признаки налицо: частичный ожог кожи и прочее. Вот такие предварительные данные.

— Вы его, кажется, спросили, мог ли Привалов двигаться с такими ранами? — быстро отреагировал Ващенко.

— Да. Он сказал, что это очень маловероятно. Но точно определить пока нельзя. И еще он сказал, что эти раны не похожи на полученные прижизненно…

— Если так, то Клюкин наврал нам с три короба по поводу событий на озере. Немудрено, что он приплел сюда потусторонний мир, чтобы еще больше запутать свои объяснения, — саркастично сказал Ващенко. — Скорее всего, они отвезли труп Привалова на озеро, чтобы утопить или закопать его.

— А что им помешало, если так? — спросил Сергунин.

— Будем выяснять. — Ващенко пожал плечами. — Я думаю, что мы разделимся. Я займусь допросами подозреваемых, а вы поработайте в оперативном плане с Щербининым и с нашими коллегами. Надо осмотреть места происшествий, опросить свидетелей и тому подобное — ну, не мне вас учить. Я думаю, полковник Семенов предоставит вам помощников, ну а мне нужен кабинет, магнитофон и телефон для связи.

* * *

— Все будет, — кивнул Семенов.

— Ну не могу же я вас выписать прямо из реанимации! Тем более что мы еще толком не поняли, что с вами произошло, — говорил главврач Корниенко стоявшему перед ним Эдику. — Последствия электрошока могут быть отдаленными и непредсказуемыми. Вы были в состоянии клинической смерти. Тут нельзя быть легкомысленным, поймите.

— Вы все равно не сможете понять, что было, — сказал Эдик, вздохнув.

— Это почему же вы так думаете?

Эдик осекся. Он вспомнил о своем решении никому даже не намекать на то, что действительно произошло с ним и с Алиной. Никто — сейчас, по крайней мере, — не должен знать, что они инвертоиды, и еще неизвестно, на что они способны. Так они

договорились. Но иногда — как в этом случае — приходилось выкручиваться.

— Просто… В общем, скажите мне, я здоров? Если основываться на ваших анализах?

— В общем, да.

— А Алина?

— Ну, и она тоже, — вынужден был признать врач. — Но то, что мы не обнаружили никаких отклонений, еще не говорит о том, что вы действительно здоровы. Нужно полежать несколько дней, мы за вами понаблюдаем. Случай очень нестандартный, поймите. С Ворониной проще — у нее было сотрясение мозга, но и ей нужно немного полежать. Можно это сделать и дома, конечно, но лучше под наблюдением.

— Ну хорошо, еще пару дней, если вы настаиваете. Вы можете нас поместить в одну палату?

— Нет, к сожалению. У нас разделены мужское и женское отделения, а платных отдельных палат пока нет. Скоро будут, но пока нет.

Больше всего на свете Эдику хотелось снять с себя эту дурацкую больничную пижаму и вместе с Алиной поскорее выйти из этого унылого здания, от одного пребывания в котором можно было заболеть. Но он сдерживал себя, зная, что происшествия той трагической ночи расследуются и лишний день в больнице избавит хотя бы на время от дотошных расспросов и позволит сочинить удобоваримую версию случившегося. К тому же в коридоре он встретил Илью Булавина, которого уже выписали, и тот сообщил, что Сергея и Алексея задержали и «подозревают черт знает в чем». И теперь Эдик колебался, говорить ли об этом Алине. Хотя она и сама узнает, слухи здесь разносятся быстро.

Алина тем временем бродила по больничному коридору. В конце его был небольшой балкон. Уборщица оставила дверь открытой, и Алина вышла в больничной пижаме. Вид с балкона был куда лучше, чем из окна ее палаты: деревья росли близко, едва не касались перил, и с самого ближнего из них можно было даже при известной ловкости перелезть на балкон. Машины с этой стороны здания не ездили, да и больные с их неизменно унылой, словно предсмертной походкой здесь прохаживались редко. В соседнем корпусе, куда можно было попасть по переходу, временно размещался роддом — здание, в котором он был раньше, ремонтировалось, а вернее, сносилось из-за полной обветшалости. Мимо балкона шествовали мужички, ставшие или готовившиеся стать отцами. Алине вдруг пришла в голову озорная мысль — ей было скучно. Она расстегнула пижаму и обнажила плечи и руки. Потом раскинула руки в стороны, подставляя их солнечным лучам, и теперь пижама едва держалась, наполовину открыв высокую грудь. Алина запрокинула голову и закрыла глаза.

Первым остановился деловой лысоватый тридцатилетний гражданин с «дипломатом». Сначала он прошел мимо балкона, все выше задирая голову, но еще не смея остановиться, потом, воровато оглядевшись и убедившись, что никто его не видит, в том числе и Алина, он повернул к деревьям, прошел метров десять, отыскивая удобную позицию, и встал так, чтобы спрятаться за стволом, но видеть балкон. Второй гражданин не был столь сдержан и бдителен, он затормозил сразу и резко, едва увидев Алину. Даже не стал отходить в сторону — так и застыл разинув рот.