Царь Мира
Шрифт:
Но если со слабостями было покончено, перед ним стояла другая задача — совладать со своей силой, использовать новые возможности так, чтобы вознестись и не погибнуть, сохранить любовь и воплотить массу несбывшихся мечтаний. Многое теперь было ему подвластно, но все известные цели были стандартны: завоевание власти, богатства, славы. Все это казалось нужным, но вместе с тем было связано с какими-то обязанностями, изменением личности, приспособленчеством. Может, нужно было занимать какую-то должность, сопряженную с властью; затевать какое-то дело, чтобы заработать деньги и увеличивать их количество,
Но как все это осуществить? Кем он должен стать? Как себя вести? Одно бесспорно — начать надо не с насилия, пусть этот эпизод на свалке забудется как кошмарный сон. Начать надо с чуда, ибо ничто так не увлекает и не зачаровывает людей, как чудо. И еще — слишком трудно будет ему, если рядом не будет друзей. Он уже думал о своей команде. Значит, ее надо создавать. Чудо — и команда. Это можно совместить, торжествующе усмехнулся Эдик. Теперь он знал, с чего начинать.
— Воронина Алина Ивановна, актриса драматического театра. Правильно?
Тон у Ващенко был слегка игривым, как, впрочем, у большинства мужчин, впервые увидевших Алину.
— Да, — сухо ответила она.
— Я надеюсь, что не задержу вас надолго, — несколько двусмысленно начал полковник и, почувствовав это, тут же добавил:- И что наша встреча будет, так сказать, взаимоприятной.
Алина чуть пожала плечами в ответ на неологизм, но промолчала.
— Мне бы хотелось, чтобы вы подробно, ничего не упуская, рассказали о том, что произошло в тот вечер понедельника, и при каких обстоятельствах вы получили травму. Наш разговор будет записываться на магнитофон, в конце беседы вы получите возможность прослушать запись и подтвердить ее подлинность. Итак…
— В тот вечер у нас была репетиция. Я должна была зайти к Сергею, к Калинину — мы обычно встречались по понедельникам. Но из-за репетиции не смогла и сказала ему, что встретимся в театре. После репетиции он ждал меня в гримерной. Мы поговорили, и он ушел.
— О чем вы говорили?
— О наших отношениях. Я чувствовала необходимость на время расстаться, и он с этим согласился.
— Так вот взял и спокойно согласился?
— Он человек сдержанный. Если ему и было неприятно, он этого не выказывал. Во всяком случае, никаких скандалов и резких фраз не было. Он ушел.
— То есть не предложил проводить вас, хотя время было позднее, не спросил, уж извините за бестактность, не появился ли у вас кто-то другой?
— Кажется, спросил. Я сказала, что это не имеет значения.
— А если я задам тот же вопрос?
— Я могла бы ответить так же, но… хорошо, я отвечу прямо, все равно этого не скроешь, да и зачем… Это Эдуард Власов, наш режиссер.
— Вот так да, — проговорил полковник, —
— Нет.
— Но он мог догадаться? Ведь тогда в театре, если я не ошибаюсь, вы остались втроем: Калинин, Власов и вы?
— Да. Не знаю, догадался ли он. Во всяком случае, никаких вопросов по этому поводу не задавал. Мы очень коротко поговорили, и он ушел.
Ващенко подумал, что эти слова «он ушел» Алина повторила, трижды, будто настаивая на этом. Это неспроста, она, по-видимому, пытается выгородить Калинина. Почему? Раскаяние? Любовь? Если у них была обычная ссора, она в запальчивости упомянула Власова, а может быть, и действительно с ним спуталась, а теперь чувствует свою вину за случившееся. Женщины часто проникаются страстью к тем, кто в порыве ревности избивает их, подумал Ващенко. С чего он это взял, объяснить бы он не смог.
— Хорошо. Итак, он ушел. Время вы не помните?
— Нет, не помню.
— Власов оставался в тот момент в театре?
— Да.
— Что было после того, как ушел Калинин?
— Я сидела в кресле, ждала Эдуарда. Кажется, немного задремала… а когда я открыла глаза, мне показалось, что в комнате кто-то есть. И я не знаю, как это случилось… то ли из-за отблесков фонарей на улице, то ли еще что-то, но мне показалось… даже скорее привиделось… будто какой-то призрак в комнате… Я вообще-то эмоциональная, и у меня такое бывает… в общем, я страшно напугалась, вскочила, попятилась и упала.
— И что же потом?
— Я потеряла сознание, очнулась уже в больнице.
— Как выглядел этот призрак? — несколько саркастично спросил Ващенко, предвкушая разоблачение лжесвидетельницы.
Алина пожала плечами:
— Ну… он будто бы светился… И был похож на человека… Но какое это имеет значение, это просто галлюцинация!
— Имеет значение, — внушительно сказал полковник. — У вас было окно разбито. Может быть, этот призрак выскочил в окно?
— Послушайте, я не понимаю вашего тона. Я вам все рассказала. Вы что, смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае. Я должен выяснить все. Например, кто разбил окно.
— Не знаю, может быть, Эдик, когда прибежал… не помню, я была без сознания.
— Может быть, и Эдик. Но он прибежал не просто так, а когда услышал ваш крик. Что вы кричали?
— Не помню.
— А вот он помнит. Вы кричали: «Сережа, не надо!» Почему вы кричали именно это?
— Я не знаю, я испугалась, — раздраженно говорила Алина, — я не помню, что кричала. Но Сергея уже не было в комнате, это я помню.
— Видите, как получается: одно помните, другое нет. А то, что вы швырнули в него пудреницей, это вы помните?
— Н-нет. Может быть… не помню точно. — Алина прижала ладонь к лицу. — Я сказала вам главное: Калинин здесь ни при чем, он меня не бил и не толкал. Его не было в комнате, когда я упала. Он ни в чем не виноват. Вы должны его выпустить.
— Если бы все было так просто, Алина Ивановна. Так вот, Власов отчетливо слышал ваш крик, весьма определенный и недвусмысленный. Крик этот свидетельствовал о том, что Калинин вам угрожал. Теперь вы даете показания, имеющие цель выгородить его. Почему? Он запугивал вас? Поверьте, вам нечего бояться. Мы можем обеспечить надежную охрану…