Царь нигилистов 4
Шрифт:
— И продемонстрирует пример попустительства политическим преступникам, — в тон ему продолжил царь.
— Политических преступников вообще быть не должно, — возразил Саша. — Если только взрывчатку не варят.
— Так они сначала болтают, а потом варят взрывчатку. Надо пресекать в зародыше.
— Если можно спокойно болтать, никто не пойдет варить взрывчатку.
— Да? А откуда тогда покушения на американских президентов? Болтают все, что хотят.
— Это не система, это отдельные эксцессы неадекватных личностей. Опасно, когда это
— Мы с тобой не договоримся, — сказал отец.
— Но почему бы не пересмотреть дело, если оно сфабриковано? — спросил Саша.
— Публичный процесс, да? Чтобы Петрашевский с его ораторским даром устроил суд над судьями?
— Если мы боимся публичности, значит мы не правы.
— Не сейчас! — отрезал отец. — А вот относительно того, что Бакунин может сбежать, спасибо за предупреждение. Прикажу за ним повнимательнее смотреть.
— Только не это! — вздохнул Саша. — Еще не хватало быть к этому причастным!
— Не беспокойся, он даже не заметит. На его положении это никак не отразится.
Никса слушал внимательно, но на этот раз в разговор не вступал, отцу не возражал и брата не поддерживал. Но Саша надеялся, что мотает на ус.
Глава 13
Саша периодически возвращался к своей книге «Мир спустя 150 лет». Накануне была закончена глава «Города спустя 150 лет», и Крамской нарисовал заставку с довольно похожим кварталом «Москва-сити», правда Саше с трудом удалось убедить будущего академика не пририсовывать балкончики к стоэтажному небоскребу.
— Посмотрите, он же и так прекрасен, — говорил Саша, — особенно, когда закатное солнце отражается в окнах. Весь, как зеркало.
Крамской нарисовал закатное солнце в окнах и смирился с непривычной архитектурой.
— Ну, и фантазия у вас, Ваше Высочество! — поражался художник. — Я ещё поверю в дома в шесть этажей, даже в восемь, но не в сто!
— Инсулы в Древнем Риме доходили до восьми этажей, — возразил Саша. — Чего ж тут нового!
— Никто не знает, как они выглядели, Ваше Высочество.
— Зато сохранились указы Августа про ограничение высоты в 20 с лишним метров: то есть семь этажей — это еще нормально, а восемь-девять — явный перебор.
— А висячие дороги — это удивительнее висячих садов, — сказал художник. — Этого не было в Риме.
— Мосты, как мосты, — скромно заметил Саша, — просто не через реки, а через другие дороги.
— И через реки — тоже, — улыбнулся Крамской.
— Это называется «транспортная развязка», — объяснил Саша.
Москву-сити Саша заказал в двух экземплярах и один повесил у себя над кроватью, как воспоминание о будущем. Чтобы иногда смотреть и вздыхать об утраченной родине.
Встреча с Пироговым вдохновила его на новую главу: «Медицина через 150 лет». Она обещала стать менее зрелищной, но более скандальной. Саша написал о победе над инфекциями,
Написал подзаголовок «Пол, как вопрос выбора». Но вычеркнул, решив не шокировать общественность.
Готовую главу напечатал на машинке и послал Пирогову с заставкой от Крамского.
Саша вдохновлялся обнаруженной им в личной библиотеке среди старых книг, там в будущем, переводной с немецкого книжкой «Мир в 2000-м году», изданной где-то в семидесятые. Самое интересное, что уж совсем смешных ляпов в книжке не было, хотя видеотелефон упоминался несколько раз, а социальные сети — ни разу.
Но уж предисловие Саша отчасти содрал оттуда.
«Футурология — это наука о будущем, — писал Саша, — хотя очень похожа на фантастику. Ведь ростки грядущего есть в настоящем, и можно, посмотрев вокруг, на современную науку, на нашу промышленность, на изменения в обществе, на борьбу идей, попробовать предугадать, к чему это приведет через полтора века».
Переписка с Пироговым продолжалась. Профессор потихоньку, но методично внедрял в своей операционной Сашины рекомендации, и смертность неуклонно падала дальше. А самое главное, Николай Иванович занялся разведением и испытанием плесени с пироговским масштабом, то есть заставив колбами подвал киевского госпиталя, оного госпиталя ординаторскую, а также свою казенную квартиру. Жаловался только, что плесень штука медленная, растет лениво, а врачи, санитары, сестры, дворники, слуги и домашние недовольны запахом и грозятся выкинуть.
«На меня сваливайте, — писал Саша. — Говорите: это личная Его Императорского Высочества драгоценная плесень. Не трогать, не выбрасывать, беречь, как зеницу ока. Важное тайное государево дело. А то Александр Александрович, как отцу нажалуется — так и голова с плеч!»
Никсе ртутная мазь явно помогала: язв стало меньше, и он сам повеселел. И при этом не проявлял никаких черт безумного шляпника.
А в мае пришло письмо от Менделеева: закон Авогадро проверен и полностью подтвержден, можно готовить публикацию. А в публикации, кроме описания эксперимента, вывод основного уравнения МКТ.
Саша написал, что надо подождать ответа Туринского университета, вдруг, да найдется автор.
В двадцатых числах мая Саша получил объемистую посылку от некоего Феличе Кью.
В посылку было вложено письмо. Слава Богу, на французском.
'Ваше Высочество! — начиналось письмо. — Благодарю вас за интерес к работам моего учителя Амедео Авогадро, графа Куаренья и Черрето. Он возглавлял кафедру высшей физики нашего университета до меня, но, к сожалению, умер три года назад.
Конечно, его сочинения сохранились, хотя и не получили должного международного признания.