Царь нигилистов 4
Шрифт:
Посылаю вам главный труд его жизни: «Физика весомых тел, или трактат об общей конституции тел»'.
Труд тоже был на французском и представлял собой четыре увесистых «кирпича» стариц по 900 каждый.
Теперь осталось найти закон Авогадро.
И Саша начал просматривать «Физику». Несколько раз ему казалось, что знаний французского ему не хватит и придется опять обращаться к Жуковской, но спасал словарь и услужливая помощь Гогеля, к тому же он знал, что ищет.
Гувернер наблюдал за процессом с явным одобрением. Наконец-то гениальное
Закон Авогадро обнаружился в главе «Об относительных массах молекул простых тел, или предполагаемых плотностях их газа, и о конституции некоторых из их соединений». Формулировка была почти привычной: «Равные объемы газообразных веществ при одинаковых давлениях и температурах отвечают равному числу молекул, так что плотности различных газов представляют собою меру масс молекул соответствующих газов».
И Саша сел за печатную машинку.
Гогель посмотрел с ужасом, вздохнул и свалил курить.
«Любезнейший Дмитрий Иванович! — отстучал Саша. — Я его нашел! Мне прислали из Турина учебник по молекулярной физике Амедео Авогадро. Закон там есть!»
И Саша набил полную формулировку.
«Теперь мы можем на него ссылаться», — продолжил он.
И указал название учебника, главу и страницу.
По-хорошему, надо было бы переслать четырехтомник Менделееву, но жаба душила ужасно. Это ж прижизненное издание Авогадро!
Так что Саша вынул из машинки отпечатанный лист и вышел за Гогелем.
— Григорий Федорович, мне нужно послать телеграмму.
Гувернер посмотрел на наполовину заполненный текстом лист, но смолчал.
Осталось прогуляться до Александровского дворца, где в подвале левого флигеля был установлен телеграф.
Телеграфист и бровью не повел на объем и принял «Его Императорского Высочества» телеграмму.
Небогатый приват-доцент Дмитрий Иванович правительственной связью пользоваться не мог и платить бешеные деньги за телеграф — тоже, так что ответил письмом.
Оказалось, что добрый Феличе Кью уже успел и ему ответить и оделить учебником, так что Менделеев обещал подготовить публикацию.
В ночь с 24 на 25 мая 1859 года русский парусно-винтовой фрегат «Громобой» вошел в Мраморное море. Ветер стих, но барометр упал, и впереди было совсем черно.
С шести утра поднялся очень свежий северный ветер и пошел дождь, а в 12 уже подходили к Константинополю. Но из-за дождя и тумана не было видно ровно ничего.
Встали на якорь недалеко от летнего дворца Топхане, и, несмотря на дождь, великий князь Константин Николаевич с женой спустился на берег.
Фасад бирюзового цвета был украшен лепниной примерно везде. Константин Николаевич подумал, что турки силятся выглядеть европейцами, но им катастрофически изменяет вкус. Может, и было бы красиво, но ведь совсем, как торт.
Султан встретил внизу, у лестницы, но аудиенция Константину Николаевичу не понравилась: сидели на разных концах комнаты.
Чете
Разговор с ним получился довольно оживленный. Султан Абдул-Меджид Первый неплохо говорил по-французски. Был красив и одет почти по-европейски, в мундир с явным избытком золотого шитья.
Константин Николаевич все искал случая передать Сашкино письмо.
Абдул-Меджид избегал говорить о политике, так что пустой с ним вышел разговор. В прошлом году было объявлено о банкротстве султанской казны, и повелитель правоверных потерял интерес к делам, все больше стал проводить время в уединении во дворце и, говорят, много пил, невзирая на исламские обычаи.
Не пошла им впрок победа в Крымской войне.
Впрочем, российский бюджетный дефицит тоже колебался около отметки в 20 миллионов, чуть не на каждом заседании Госсовета обсуждали, где взять деньги, но хоть о банкротстве речь пока не шла.
Потом Константин Николаевич встречался с султаном во дворце Долмабахче, столь же перегруженном декором, что и Топхане.
Осматривали город, посетили знаменитый стамбульский базар, катались на каике по Босфору.
30 мая поехали обедать к султану. Санни с Николой султан повел к обеду в Гарем, а мужчины остались в великолепной зале. Во время обеда разыгралась страшная гроза, и один удар прогремел совсем близко.
31 мая отмечали троицу с церковной службой с коленопреклонением на «Громобое».
1 июня был завтрак с султаном, но только вечером в султанском театре Константин Николаевич счел обстановку подходящей для передачи Сашкиного письма. Они были с султаном одни в ложе, а наверху, за решетками, сидел гарем. Абдул-Меджид много разговаривал и смеялся.
— Мой племянник Александр просил меня передать вам письмо, Ваше Величество, — сказал между делом Константин Николаевич, — насколько я знаю, там простое любопытство, даже не дела сердечные. Если он где-то не вполне дипломатичен, заранее прошу его простить, он совсем мальчик, ему четырнадцать, но говорил, что его письмо может только улучшить отношения между нашими странами.
Султан кивнул и погрузил письмо в карман мундира.
Второго июня простились с султаном, который был особенно любезен: уже на корабль он прислал на прощание табак и два удивительных янтаря. После обеда отправились, покинули Босфор и вышли в Черное море.
Май подходил к концу, в начале июня Никсу планировали отправить на купания в Гапсаль — маленький городок на берегу Балтийского моря. Врачи считали, что морские купания помогают от золотухи.
Саша слегка позанудствовал на тему, что Ницца куда лучше, чем Гапсаль, хотя бы потому что теплее, но ему не вняли. А сам Никса был совершенно не против Балтики.