Царь нигилистов 4
Шрифт:
Да, легче. Но до определенного момента. Рано или поздно, даже самая модернистская диктатура, станет воспроизводить сама себя, чтобы не утратить власть. И станет тормозом на пути преобразований.
Это опасная мечта. Бойтесь своих желаний, они иногда воплощаются…
От здания вокзала раздался свисток. Саша оглянулся.
Оттуда шел квартальный надзиратель в окружении полицейских, и толпа неохотно расступалась перед ним.
Глава 15
Усатые
— Что здесь происходит? — спросил надзиратель.
Саша взглянул на Гогеля.
— Григорий Федорович, представьте меня!
— Это Великий князь Александр Александрович! — провозгласил гувернер.
— Прошу меня простить, сударь, — обратился Саша к квартальному надзирателю. — Я только что прибыл поездом из Петербурга, и московские студенты любезно пришли меня встречать.
И он указал глазами на букеты в руках Гогеля и венки у себя на шее.
Квартальный вытянулся по стойке смирно.
— Ничего дурного мы не делаем, — продолжил Саша. — Порядок не нарушаем, никакого оружия у нас нет, кроме шпаг, положенных господам студентам по форме, но все, как видите, в ножнах.
Шпаги присутствовали, хотя и не у всех.
— Флагами не размахиваем, — улыбнулся Саша, — Не кричим, а тихо беседуем. Все трезвые. Если же мы мешаем, то, конечно, готовы немедленно освободить платформу.
«В общем, починяем примус», — подумал Саша.
— Нет, что вы! — воскликнул квартальный. — Только вот поезд прибывает через полчаса…
— Отлично! — сказал Саша. — Значит, пятнадцать минут у нас есть. Я немного не договорил. Григорий Федорович, можете поставить ваш брегет? Чтобы через пятнадцать минут нам больше не досаждать господину квартальному.
Гогель поставил звон на карманных часах.
И полиция медленно удалилась.
Саша подождал, когда они ушли на расстояние, с которого вряд ли могли что-то услышать, и продолжил.
— А не договорил я следующее. По поводу критики моей конституции. Разумеется, имеете право все это предмет для обсуждения.
— Александр Александрович! — опомнился Гогель.
— Все в порядке, Григорий Федорович, — успокоил Саша. — Пара чисто теоретических моментов. Есть три основных способа принять конституцию. Первый, когда ее дарует верховная власть. Господа юристы не дадут мне соврать, такие конституции называются «октроированными».
— Альбертинский статут Сардинии, — начал перечислять студент-юрист, — конституции Австрии, Дании…
— Да, — кивнул Саша. — Но у пожалованных конституций есть ряд недостатков. Прежде всего, конституция — двухсторонний договор между властью и народом, и не должна быть договором-офертой: соглашайся или будет хуже. Я старался придумать что-то прогрессистское, месяц не вылезал из библиотеки, проштудировал все, что есть на данный
— Александр Александрович! — повторил Гогель.
— Я просто читаю лекцию, — улыбнулся Саша, — никакой практики. Второй способ принять конституцию — это референдум. Я уже критиковал прямую демократию, и на том стою. И проблема не только в безграмотности нашего народа, а в том, что на референдуме есть только два варианта ответа: «да» и «нет». Можно выбрать из нескольких проектов, но это сложно, и правку не внесешь. А я бы хотел, чтобы мой текст стал предметом обсуждения.
— Уже стал, — заметил один из слушателей.
— Пока, увы, на уровне салонных разговоров и нашей с вами уличной дискуссии. А есть третий способ принять конституцию: Учредительное или Конституционное собрание. Я не знаю, когда мы этого удостоимся и удостоимся ли вообще, но мечтаю о том, чтобы это случилось при стабильной власти, а не в период революционной анархии, когда любой авантюрист с несколькими сотнями преданных людей может разогнать любой законодательный орган и установить столь желанную для вас диктатуру. И тогда мы простимся с конституцией.
— Вы думаете, что государь, ваш отец, на это пойдет? — спросили из толпы.
— Не думаю, — сказал Саша. — Так что ждать нам долго, я ее еще пару раз перепишу, наверное. Но лучше подождать, чем разрушить все до основания. Да, я эволюционист.
Студенты расступились перед седым человеком в сюртуке и при орденах. На шее у него красовался покрытый красной эмалью крест, а из-под отворотов сюртука выглядывали серебряные восьмиконечные звезды. Саша заподозрил, что крест — это знаменитая «Анна на шее».
У старика был высокий лоб, серые усы и седая короткая бородка.
Склифосовский отступил на шаг в сторону и почтительно поклонился.
— Ваше Императорское Высочество! Это ректор Императорского Московского университета Альфонский Аркадий Алексеевич, — представил он.
Саша спрыгнул с балюстрады и обнял ректора.
— Я очень рад, — сказал он.
— Не сочтите за дерзость, Ваше Высочество, — сказал Альфонский, — но я приглашаю вас остановиться у меня в ректорском доме.
— Ну, какая дерзость! — воскликнул Саша. — Спасибо! Сочту за честь.
— Но для вас приготовлены комнаты в Кремлевском дворце, — возразил Гогель.
— Вот вы их и проинспектируете, — предложил Саша. — Заодно отдохнете от меня душой.
— Как можно! — воскликнул гувернер. — Мой долг…
— Думаю, мы стесним Аркадия Алексеевича, если завалимся к нему всей компанией, — заметил Саша.
— Нисколько, — сказал Альфонский, — найдем комнату и для Его Превосходительства.
Саша вздохнул.
— Нам надо будет поговорить, — тихо сказал Гогель.
И тут прозвонил брегет.