Царь Успения
Шрифт:
– Нам на всякую там этику и… неудобства наплевать. Убийца должен быть наказан, даже если это… так называемое, неприкосновенное лицо,– Константин нервно потирал ладони.– Я на свой завод уже телеграмму дал, чтобы уволили. Не всё так плохо.
– Чего же хорошего остаться сейчас без работы… в такое время, когда народу… несладко приходиться. Ваша затея стать частными сыщиками… по определённой причине может быть не правильно понята Следственным Комитетом при Окружной прокуратуре…
– Какой такой прокуратуры и почему?– С возмущением спросил Михаил.– Это ведь наше дело…
– Ваше стремление, Миша
– Тупая формальность! А мне вот, например, уже некуда ехать,– признался Константин.– Моя жена снюхалась с каким-то предпринимателем-пекарем. Я с ней уже развёлся… почти. Сына жаль, с ней остался. А что поделать? А на неё мне плевать и даже… больше! Пусть голубки тешатся, а этот кондитер её грязную задницу взбивает. Я теперь не тамошний, а здешний.
– Понятно,– Анатолий заметил с сочувствием.– От такого случая никто не застрахован. Может быть, для тебя, Костя, это не беда, а радость.
– Не сказать, чтобы великая радость, но и беда не очень большая,– нервно засмеялся Константин.– Но пока не могу забыть, прямо скажем, эту стерву. Возможно, привычка. Как-никак, семь лет вместе прожили. Сына вот народили…
– А мне ещё проще. Меня ничто и нигде не держит. Даже особо и вспомнить не о чем,– Михаил был симпатичней и стройней своего старшего брата. Такой же широкий лоб, светло-серые волосы на голове, тёмно-синие глаза, но черты лица, так сказать, более правильные.– Меня на моей работе сократили. Квартиру свою продал. С работой рассчитался и приехал сюда, чтобы жить рядом с матерью. Но приехал, когда беда случилась… Так совпало. Я, к счастью, не женат.
Не трудно было понять, что эти двое, в буквальном смысле слова, настаивают на том, чтобы он принял их (далёких от сыскной и следовательской сфер деятельности) к себе… на работу. Их можно было понять. Верх над ними взяло, если не чувство мести, то возмездия.
– Что ж, давайте, перекурим, посидим немного,– сказал Розов, положив раскрытую пачку сигарет «Джонни» перед братьями, на журнальный столик.– Я всё больше и чаще балуюсь… дымом.
Братья с удовольствием воспользовались предложением директора фирмы «Ориентир». Каждый из них закурил и выложил на стол свой табачок: Константин – «Беломорканал», Михаил – «Кент».
– Анатолий,– хрипло сказал Константин, затягиваясь солидной порцией папиросного дыма,– мы тебе заплатили и…не очень плохо. Если понадобится, ещё подкинем… для пользы дела. Но ты нас пойми… мы хотели на тебя поработать… за просто так, за здорово живёшь.
– Да, и, тем более, одному тебе сложновато будет,– поддержал брата Михаил.– Ведь это же так? Только не отрицай.
– Я не совсем один. И мне помогают, к примеру,– открылся перед ними Розов,– Григорий Матвеевич Лепин… Эвтаназитёр.
– Да какой, к чёрту, дядя Гриша Эвтаназитёр! – В сердцах сказал Константин.– Он просто фантазёр, но хороший и добрый человек. Кстати, друг нашего покойного бати. Он-то нам и обещал деньгами помочь.
– Ни какой он эвтаназией не занимается,– саркастично заметил Михаил.– У нас в стране по такому вопросу специалистов масса: врачи-недотёпы, уголовные лица, чиновники и так далее… и всё выше и выше, и выше. Как в песне поётся. Они помогают, очень помогают людям… уйти из жизни. Мне вот помогли, сократили на работе и – привет. Ведь… косвенная смерть для слабого духом. Братцу моему тоже, с большим удовольствием, заявление об уходе по собственному… подписали. А про работяг и говорить нечего. Они сейчас… бесправны. Вот такая у нас… хренократия, похлеще американской.
– Уже только поэтому,– убёждённо сказал Константин,– мы имеем право на тебя работать!
– Вы своей борьбой за… справедливость, дорогие мои, одним махом всё испортите,– Розов был не приклонен.– Ситуация в стране… аховая до смешного, это так. Но и у нас-то, дело… с убийством вашего отца, не простое. Я в этом абсолютно уверен. Сейчас, подчёркиваю, что никак не могу взять вас к себе на работу… Меня, мягко сказать, не поймут… «доброжелатели».
– Я так и думал,– вздохнул Михаил,– и, всё же, помогать мы тебе будем.
– Это возможно и, вполне, реально,– согласился Розов.– Но только с вашей стороны, ни за кем не должно быть ни какой слежки. Ни каких инициатив и художественной самодеятельности, даже на уровне… Коли Баскова. Есть такой… юморист. А вот, когда я завершу это дело, то обещаю вас взять к себе на работу… И это будет сделать нелегко, потому что у вас нет даже среднего специального юридического образования. Впрочем, сейчас всё возможно.
– Но у нас высшее техническое!..– Видно, что Константин ценил свою профессию.– Это же, не хухры-мухры!
– Не хочу спорить на отвлечённые темы,– ушёл в сторону от возможной дискуссии Анатолий.– Мне кажется, что вы оба мне подходите. Крепкие, молодые, физически, здоровые… в отличие от меня, хромого инвалида. Но стрелять из пистолета и… руками махать я вас научу.
Они не очень охотно встали из-за столика, понимая, что сегодня долгих разговоров не будет. Настал момент прощаться на… определенное время.
– Толя, извини,– заметил раздражённо Константин,– но ты – наивный человек. Кто тебе ещё предложит в услужение лично себя, кроме нас… возможно, обозлённых? Следователь из этого… комитета при прокуратуре, по фамилии Жуканов? Да, у него на лице написано, что он туп. У него глаза бегающие, хитрые, впалые и злые… Я в людях разбираюсь. Такой всё под себя гребёт и будет грести. Кроме того, я уверен, что как сыщик он – абсолютный ноль.
Розов не стал больше с ними спорить. На том и завершилась их стихийная беседа. Если срочно надо будет, то он ему позвонят. Сейчас мобильные телефоны даже у последних бомжей имеются… трофейные. Да и в офисе имеется стационарный телефон.
В своём служебном, довольно просторном кабинете Жуканов вёл допрос студентки. На столе лежала вызывающе открытая с бумагами и казацкая сабля – орудие преступления, конкретно, убийства. На столе лежал миниатюрный диктофон и нагружал свои огромные кладовые, забитые чужими, всякими и разными голосами: робкими, нахальными, зычными, злыми, добрыми, слабыми, невнятными… Студентка слова произносила чётко, но не без волнения.