Царь Зла
Шрифт:
Что касается полиции.
То было блаженное время, когда патрули, мерно постукивая своими тяжелыми каблуками о мостовую, брали на себя труд своими громкими «Кто идет!» и «Слушай!» предупреждать господ грабителей, что пришло время удирать.
При этих сигналах, наполнявших спокойствием души доверчивых обывателей, мошенники приостанавливали свои ночные проделки и живо прятались по углам. Патруль проходил, задрав кверху голову, словно разнюхивая воздух. Как только заворачивал он за угол улицы, злодеи выходили из
Спите, обитатели Парижа, спите спокойно!
Только по уходе патруля надо смотреть в оба!
Друзья наши осторожно пробирались вперед.
Мюфлие положил руку на плечо Кониглю и молча указал ему пальцем на окно, черневшее на первом и единственном этаже какого-то дрянного домишки с обвалившейся штукатуркой, у которого на фонаре с разбитым стеклом красовалась неизбежная надпись, сообщавшая о временном гостеприимстве и о ночлеге.
На первый взгляд, дом этот казался совсем необитаемым.
Жильцы, если только они были, должно быть, отдыхали от, дневных трудов или еще не возвратились с ночных.
— Хорошо, если Малуан дома, — прошептал Мюфлие.
— О, это порядочный малый, — заметил Кониглю.
— Гм! Еще Бог знает.
И Мюфлие чуть было не расхохотался.
— Как же ты попадешь туда? — спросил Кониглю.
— Не в дверь, я полагаю. Дом битком набит Волками и не стоит, мне кажется, будить их.
— Ну так как же?
— А окно-то? Нагнись-ка, милый Кониглю, и давай сюда твои могучие плечи!
— Хорошо! Понимаю. Отличная мысль!
И Кониглю мигом исполнил приказ своего друга.
Мюфлие, как будто взбираясь по самой обыкновенной лестнице, встал своими огромными ножищами ему на бедра и одним прыжком очутился у него на плечах. Кониглю немедленно выпрямился, а Мюфлие ухватился за стену, чтобы сохранить равновесие.
В таком положении, один на другом, их общий рост был более одиннадцати футов.
Мюфлие вытянул свои длинные руки кверху и, уцепившись за вделанный в стену железный прут, с необыкновенным проворством уперся коленями в карниз. Прием, видимо, был хорошо отработан. Затем он принялся ощупывать оконные стекла. У него не было никакого инструмента, которым он мог бы вырезать стекло, но Мюфлие верил в свою звезду, как все великие люди или великие плуты (что, скажу мимоходом, иногда бывает одно и то же, как мы уже наблюдали это).
И он не ошибся. Звезда действительно покровительствовала ему и теперь: одно из стекол заменял газетный лист.
Мюфлие проткнул пальцем бумагу и, просунув руку в отверстие, стал отворять задвижку, приготовившись в случае тревожного крика проснувшегося хозяина, сейчас же дать исчерпывающие ответы на его вопросы.
Ничего! Смелей! Он осторожно отворил окно и тихонько влез в комнату.
Там было так темно, что хоть, как говорится, глаз выколи.
Из
Сначала это были глухие переливы, потом они стали все громче и громче, подобно отдаленным раскатам грома, повторяемым эхом гор. И грохот, и свист, и чего тут только не было!
Малуан храпел! Да еще как!
«Странно, — подумал Мюфлие. — Кажется, с ним этого никогда не случалось, я ведь знаю. Нет, это не он. Но мне знаком этот храп!»
И Мюфлие старался припомнить, где и когда он его слышал.
Во всяком случае, пока еще никакой опасности не было. Но нужно было узнать, кто это производил такие удивительные звуки.
И Мюфлие, из предосторожности сняв башмаки, босиком, вытянув вперед руки, чтобы на что-нибудь не наткнуться, стал медленно пробираться в ту сторону, откуда слышался храп.
Вдруг он почувствовал, что ноги его коснулись как будто стенок кровати. Значит, он нашел то, что искал.
Он осторожно начал ощупывать пространство.
Храпа больше не было слышно.
Вдруг Мюфлие вздрогнул.
До чего это дотронулась его рука?
Почему при одном этом прикосновении какой-то странный трепет охватил все его существо?
Он еще раз пощупал! Нет, он не ошибся! Нет, это был не Малуан! Малуан был худой! А тут под руку попалось ему что-то толстенькое, пухленькое, эластичное.
— Оставь меня в покое! — закричал чей-то немного пьяный голос. — Ты надоедаешь мне, Густав!
Он узнал этот голос! Да, он узнал его, этот голос, который должен был произносить только одно имя, его, Мюфлие, которого звали Анатолем.
— Что же это такое? Помогите! — закричал тот же голос.
Но Мюфлие быстро зажег спичку, и вслед за этим раздался двойной крик:
— Анатоль!
— Германс!
Да, это была она, его Германс, красивая, толстая Германс, первая и единственная страсть Мюфлие!
И где пришлось ему встретиться с ней? Он краснел за нее.
Что касается Германс, испуганная, как лань при виде волка, дрожа и краснея, она медленно отодвигалась, все плотнее и плотнее кутаясь в простыни, обрисовывавшие ее роскошные формы.
Мюфлие был очень несчастен. Неверность Германс была слишком тяжелым ударом для его чувствительной души.
Она, его Германс, у Малуана, у друга!
«Не поколотить ли ее?» — спрашивал он себя. В другое время он, не колеблясь, сделал бы это. Но теперь он боялся шума. Приходилось ограничиться тихой бранью и проклятиями.
— Так ты, бездушное создание, — сказал он глухим голосом, — ты забыла меня, ты мне изменила!
В ответ на эти жестокие слова она робко подняла свою всклокоченную голову, всю в пуху, и, заикаясь, прошептала:
— Анатоль, я считала тебя умершим!
Мюфлие задумался.