Царь Зла

Кобб Вильям

Казалось, он был окружен каким-то заколдованным кругом, который никто не осмеливался или не хотел переступить.

Но Жак скоро заметил, что не один он терпел подобное обращение.

Эксюпер все время проводил на палубе, в кормовой ее части, углубившись в чтение или занятый своими мыслями, и никогда ни одно слово не было произнесено между ним и матросами. Это вынужденное одиночество должно было сблизить обоих и только их взаимная застенчивость отдалила на время разговор, уже приведенный нами и имевший такую странную развязку.

Кроме того,

сближению их помогла одна и та же мысль, разом пришедшая в голову обоим пленникам. Хотя им и запрещалось ходить на носовую часть палубы, все же они были свидетелями ужасной пытки, которой были подвергнуты оба несчастные, привязанные к брашпилю.

Их сострадательные души были возмущены при виде этого варварства, о причинах которого они не догадывались. Они слышали стоны несчастных, видели, как страшно узлы канатов резали им плечи.

Жак решился вступиться за них. С этой целью он и обратился к Эксюперу, лицо которого, несмотря на свою странность, внушало ему полнейшее доверие.

Читатели знают уже, что из этого вышло. И вот Жак снова оказался заключенным в своей каюте, где принялся размышлять об этом странном сближении беглого каторжника с осужденным на смерть. Что за люди окружали его?

А в то время как он терялся в лабиринте загадок, вот что происходило на палубе.

После ухода Жака тотчас же три человека вышли на палубу и послали за тем, кто исполнял обязанности капитана.

Двое из этих троих уже нам знакомы. Это были Бискар и Маладретт. Третий, известный под именем Жана-Хромого, занимал высокий ранг в иерархии бандитов.

— Что, ваши прогнозы сбываются? — коротко спросил Бискар капитана.

— Да.

— Так вы ожидаете шторм?

— Более того, это может быть один из тех ураганов, против которых бывает порой бессильно все мореходное искусство. Менее чем через час кораблю придется выдерживать ужасную борьбу с разъяренной стихией.

С минуту длилось молчание.

Взоры всех четырех собеседников обратились к небу. Солнце полностью скрылось. Густые черные тучи заволокли все небо, не пропуская ни одного луча света. Вдали слышался какой-то глухой, неопределенный шум, что-то вроде отдаленных раскатов грома. Воздух был нестерпимо жаркий, тяжелый и удушливый.

— Вы ручаетесь за судно? — спросил Бискар.

Капитан молчал. Лицо его как бы подернулось судорогой.

— Почему вы молчите?

— Вы позволите мне откровенно высказать свою мысль?

— Да.

— Вот что, я отвечаю за все, если только буду уверен в своем экипаже.

— А разве вы в нем сомневаетесь? Неужели вы заметили дух неповиновения в матросах? В таком случае назовите мне виновных, и обещаю вам должным образом наказать их, если бы даже мне пришлось собственноручно убить этих негодяев.

Капитан вместо ответа указал на нос корабля.

— Посмотрите сами, не замечаете ли вы, что все эти люди, еще не зная об ожидающей их опасности, уже выглядят грустными и унылыми?

— Отчего это?

— Оттого, — ответил тот, повышая голос, — что вы, желая наказать

двух виновных, подвергаете весь остальной экипаж пытке, почти равной той, которая происходит теперь у них на глазах!

Молния гнева сверкнула в глазах Бискара.

— Что это значит? — грубо спросил он.

Тот, к кому он обращался, нынешний сообщник бандитов, некогда носил честное, незапятнанное имя и пользовался уважением в обществе.

Безрассудная любовь и страсть к игре довели его до преступления и толкнули на путь порока.

Но и в этом человеке, как и во всех окружавших его злодеях, не совсем еще угасло чувство человеколюбия.

— Предводитель, — отвечал он, — вы никогда не были на бойне?

— Вы смеетесь надо мной? — проговорил Бискар, сердито нахмурив брови.

— Нет, но выслушайте меня. На бойнях мясники привыкают к убийству, тем не менее, если им попадается животное здоровое, сильное, в котором жизнь слишком долго борется со смертью, они чувствуют жалость. Вид страданий животного ужасает их, возмущает их душу и они одним ударом пришибают его, чувствуя облегчение на сердце.

— Что все это значит?

— Прикажите своим людям убить тех двух изменников. Они зарежут их. Но не обрекайте своих людей на постоянное зрелище страшных, дьявольских мук. Наблюдая это нечеловеческое страдание, они теряют силу духа, и во время шторма, я не поручусь за своих матросов!

Бискар разразился тем зловещим смехом, который так хорошо знаком был его врагам и был всегда предвестником какой-нибудь дикой, свирепой выходки.

— Хорошо, — коротко сказал он.

Затем он медленно направился к баку и остановился в нескольких шагах от двух несчастных мучеников.

— Отвязать их, — коротко приказал он.

Несколько человек торопливо вскочили с мест и усердно принялись развязывать веревки, стягивающие онемевшие от боли тела осужденных.

Когда их поставили на ноги, они шатались как пьяные, так они были обессилены. Но если те, которые с такой поспешностью бросились исполнять приказание Бискара, еще надеялись на порыв великодушия с его стороны, то сами Мюфлие и Кониглю не тешили себя подобной фантазией. В этом внезапном прекращении их пытки они чувствовали что-то недоброе. Мюфлие забыл даже о своих утешительных предсказаниях, которые несколько минут тому назад он излагал своему товарищу.

Не в силах держаться на ногах, оба в изнеможении повалились на палубу.

— Поднять их! — приказал Бискар.

Несколько матросов бросились исполнять приказание.

— Что, если в лежачем положении привязать их к брашпилю, будут они мешать управлению кораблем? — спросил он, обращаясь к капитану.

— Да, — отвечал тот.

— Ну, так привязать их к борту судна!

— Что вы хотите этим сказать?— спросил, бледнея, капитан.

— Черт возьми, сударь, вы что, вдруг оглохли? Я не люблю повторять дважды! Я приказываю привязать канатами этих подлецов к портам, чтобы их туши висели за бортом и не маячили здесь, на палубе! Ясно?