Цареградский оборотень
Шрифт:
Он замахал ногами, не доставая пола, и наконец изловчился укусить мягкое тесто державшей его руки. Круглый человек вскрикнул высоким голосом и бросил малого на пол.
Стимар юркнул под столы, нагруженные горами зайчатины, дичи, потрошеной рыбы, а ноги спафариев растерянно вышагивали вдоль столов, стараясь перегородить все пути.
Стимар спасся и отсюда, из жаркой Фермастры, ускользнул от всех -- от смердов и стражей. Запахи кухонь остались позади, уступив сначала запахам печных углей и остывающего железа, потом -- духу тысяч разделанных туш и высыхающей на них крови, и наконец -- духу неподвижного холода вод, лежащих в каменных озерах подземелий.
На несколько мгновений княжич обессилел, с трудом различив в сумраке череду рукотворных озер.
Княжич повернул бы назад, если бы не шаги преследователей. Эхо тех шагов уже обогнало его, громко ступая по тяжелым сводам и сбивая вниз капли холодных испарений, падавшие на черную гладь вод с железным стуком, словно камни в пустой котел.
И тогда Стимар побежал по перешейкам среди неподвижной черноты вод и бежал очень долго, много дольше, чем в ту памятную ночь -- по тропе от града до Дружинного Дома... Только здесь не было впереди Коломира, за которого можно схватиться и спастись. Не было никого из Турова рода, и потому, сколько бы страхов теперь не встретилось на пути, уже ни одного нельзя было пустить в душу и закричать, а нужно было во что бы то ни стало удержаться на скользких тропинках из камня-мрамора и не кануть в смоляную черноту, в которой тонуть, наверно, куда страшнее и дольше, чем в самой Влесовой яме. Мертвящая немота вод, лежавших справа и слева, была куда страшнее живого и неистового гнева вод морских.
Когда Стимар миновал преисподнюю дворцовых цистерн с питьевой водой, вверх потянулись лабиринты лестниц. Он долго метался по ним, невольно запутывая следы. Он бегал по просекам солнечного света, что проникал сквозь маленькие круглые отверстия, матово пронзая темноту и мирясь с нею, а оттого -- ничего толком не освещая.
Вдруг в лицо ударил порыв легкого ветра, еще не ведавшего безысходных глубин. Запахло свободой и лошадьми, и княжич обрадовался тому, что перед ним вот-вот распахнется Поле, а там уже рукой подать и до Большого Дыма.
Но там, откуда пахнуло простором, открылся только длинный коридор с чередой высоких дверей и, выбрав наугад одну, Стимар очутился на малом поле, покрытом песком и опилками. Над полем и над его головой высилось вогнутое небо, полное разноцветных птиц и крылатых людей, а настоящее синело в стороне полукруглыми пятнами окон-проемов. Два белых коня неслышно двигались вдали по полю двумя белыми тенями, ведомые под уздцы воинами в голубых одеждах. Один из них окликнул княжича, и он, судорожно вздохнув, побежал через дворцовый ипподромий [78] василевса, побежал по песку, не слыша своих шагов, к просветам среди далеких колонн и занавесей.
78
комплекс сооружений для испытаний рысистых и скаковых лошадей и соревнований непосредственно во дворце
Выпрыгнув на открытый дворик-перистиль [79] и не успев обрадоваться Солнцу и настоящему небу, княжич тут же снова провалился в каменную глубину, в лабиринты и узоры галерей, в перламутровое кружево Халкея.
Погоня казалась почти бездвижной, как само дворцовое утро, как белые стражи ирия, но и неотступчива, будто тягостный сон. Ровные, далекие шаги стражей не стихали за спиной. Стимар уже научился замечать спафариев по прозрачным теням на мерцающей ряби мозаик, по звуку шагов за углом, по едва приметному содроганию занавесей.
79
Перистиль — открытое пространство, как правило, двор, сад или площадь, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой. Термин происходит от др.-греч. («окружённый колонами» от др.-греч.
– «вокруг» и др.-греч. «столб») и изначально обозначал такой архитектурный приём в древнегреческой или древнеримской архитектуре. Постепенно понятие распространилось на более ранние сооружения подобного плана, использовавшиеся в Древнем Египте, Персии и т.п.
Однажды, всем телом навалившись на белую, очень гладкую дверь, княжич попал в галерею, полную живых, но совсем неподвижных людей, в переливы разноцветных одежд в тесноту рук, бессильно висящих или сложенных на расшитых золотых и серебряных поясах.
Безмолвные люди стояли долгими рядами вдоль стен, между колонн, вдоль занавесей, тревожа их только муравьным шорохом своего дыхания. Не было труда бежать и среди этих людей, проскальзывая через золотые, синие и белые шелка мимо разъяренных хищников и раскинувших крылья орлов, мимо оленей и стремительных лисиц, мимо лилий и гребенчатых змей, мимо застывших сражений, рек и водопадов, вышитых на их одеяниях -- мимо всего этого зачарованного царства, позабывшего о жизни и времени. Никто не ловил княжича. Только люди в белых одеждах с пурпурными ромбами на спинах стали медленно поворачиваться и загораживать перед ним руками прямой путь. Но и сам княжич чуял, что туда ему нельзя -- в ту распрямленную пустоту между рядами живых тел. Оттуда, навстречу всем, двигалась из глубины великая и непреодолимая сила, пока являя себя лишь обращенным в ту глубину благоговейным безмолвием людей и еще далекими пурпурными пятнами, смутно вспыхивавшими на самом дне.
Княжич невольно замедлил бег, поддаваясь общему оцепенению, свернул в сторону -- и в тот же миг длинный серебряный прут, сверкнув над головой, больно ударил его по плечу.
Княжич сдержал крик, зная, что стоит вскрикнуть от боли -- и сразу несчетные руки схватят его и бросят в какую-нибудь бездну. Все вокруг тогда сразу оживут только за тем, чтобы схватить его. Он увидел над собой множество сверкающих серебряных молний. Без единого слова сходились к нему со всех четырех сторон люди в серебряных одеяниях, в багряных шапках с павлиньими перьями, мольчальники Дворца, силенциарии, хранившие безмолвие царских пустот. Трепет павлиньих узоров так заворожил Стимара, что он не успел увернуться и боль от двух новых ударов молний пронзила его спину и плечо.
Но вдруг мольчальники с бездыханным смятением на лицах отвернулись в другую сторону, и Стимар, опомнившись, юркнул в узкий проход, предназначенный для быстрого и скрытого прохода слуг вокруг зала императорских приемов, именовавшегося Большим Триклинием Девятнадцати Лож...
Так перламутровая раковина великой Империи приняла княжича в прекрасное совершенство своих пустот, открываясь перед ним всей безупречностью своих лабиринтов-завитков и ведя все дальше и глубже -- к великой Тайне.
“Маленький каган” мог бы совсем потеряться, совсем обессилить и погибнуть в той узкой тьме, что черным ужом, закусившим конец своего хвоста, опоясывал зал императорских приемов. Только посвященные знали, где отсюда выход. Но Стимара невольно спасла вереница слуг со светильниками, шествовавшая навстречу. Изумившись необыкновенному лазутчику, первый из тех дворцовых слуг замер на месте, а задние наткнулись на него и глухо загалдели. Стимар пустился обратно, прочь от масляных огней и зрачков, мерцавших во мраке холодными каплями.
Вдалеке тихий сквозняк уносил редкие пылинки света в какой-то иной простор, еще не тронутый страхом Стимара и его горячим дыханием. Княжич кинулся туда. Узкий проход вытолкнул его в галерею, и очень скользкий пол той белостенной галереи вынес его, будто ледяной язык на зимней горке, прямо на середину огромной светлицы, заставленной длинными столами из ливанского кедра.
Высокие мужи, черноволосые, в голубых одеяниях, подпоясанных алыми поясами с широкими золотыми пряжками, неторопливо двигались вдоль тех столов, обращая на княжича взоры, полные сильного покоя. Многие из них улыбались, обнажая зубы, такой белизны, что княжичу приходилось щуриться и прикрывать глаза рукой.