Цареградский оборотень
Шрифт:
– - Поторопись, покуда есть день торопиться, -- предупредил князя старый жрец, никогда в жизни своей не достигавший Поля.-- Добыча и золото не дороже твоей тени. Заберешь все на следующий гон. Зарой добычу в безродную землю, у дороги перелетных теней. Поторопись -- вот в чем будет твой прок.
– - С кем говоришь, отец, никак с конем?
– - изумленно спросил позади князя его старший сын Коломир.
– - Ветер гуляет в моей бороде,-- ответил ему через плечо отец.-- Тебе послышалось.
– - Достигнешь Туровой земли, не радуйся Сретенью,-- продолжал Богит,-- торопись дальше на полночь. Гони след своего третьего сына, пока его кровь не вошла в ножны чужой крови и не обернулась против тебя и твоего рода. Поверни ее ток на полдень, и
Не успел князь-воевода остановить коня, как его старший сын Коломир увидел летящую ему точно в правый глаз стрелу. Он нишкнул, а когда осмелился снова поднять голову, то оцепенел из удивления: стрела с белым оперением висела себе на том же месте, в одной пяди от его правого века, а вместо самой стрелы навстречу княжичу двигался прямо по ней, как по мосту, старый жрец Богит.
– - Здравствуй, старый!
– - невольно воскликнул Коломир.
– - Теперь уж тыздравствуй, княжич,-- ответил ему Богит.-- Тебе за всех своих здравствовать придется. Увидишь своего младшего брата, передай ему мои слова: на распутье выбери пятую дорогу -- ту, у какой начало за ухом, а конец за поясом.
– - Что за дорога?
– - еще больше изумился Коломир.-- Никогда такой не видал.
– - Тебе такую и знать не надо,-- коротко ответил Богит.
В тот же миг Коломир сморгнул оттого, что степной ветер надул ему в правый глаз соринку, а стрела пропала.
Князь же воевода велел зарывать добычу в безродную землю Поля, у прозрачной дороги птичьих теней. Однако готы воспротивились, не понимая княжьей нужды. Тогда северский князь Хорог и готский граф Уларих дали друг другу клятвы. Хорог поклялся, что не потребует большей доли добычи, чем той, что оставит в руках готов, а Уларих поклялся, что довезет всю добычу до града Турова и возьмет сверх своей доли только три золотых чаши.
Богит же, тем временем, как ни старался приоткрыть хоть на пядь золотую дверь, так и не смог.
Когда слобожанин очнулся, то сразу заметил, как сверкает в чаще его ножик. Он поскакал к тому дереву по-воробьиному, а потом, расправившись с путами, двинулся по следу радимичей уже по-волчьи.
Труднее всех оказалось в тот день найти свою новую дорогу Уврату. Он заснул посреди Поля, уйдя наконец от угорской погони вместе с двумя другими бродниками, которых надул ему в судьбу степной ветер, -- одним полянином, а другим и вовсе волохом.
Украли они втроем дочь одного князя-кагана в надежде продать ее хазарам, которые ценили угорских девушек больше, чем угорских коней. Три дня и три ночи угры гнали след бродников и каган увидел, что не может нагнать тех, кто прячет свои тени в седельных сумках, а потому тени не волочятся следом по земле и не мешают скакать. Он смирился с потерей и выпустил бродникам вдогон заговоренную стрелу. Конец такой стрелы угры приклеивали пчелиной слюной к тетиве. Стрела в один миг вытягивалась от лука до цели и, только попав в нее, оставляла тетиву. Цель могла быть как угодно далека -- главное, чтобы стрела раньше хоть один раз до выстрела прикасалась к ней острием. Каган не хотел отдавать хазарам свою третью дочь, как рабыню. И вот бродник Уврат, вышедший от северцев Туровых, вдруг с изумлением заметил, что несет положенную через седло мертвую полонянку, а у нее из уха торчит угорская стрела. Он не знал, что этот стрелой старшая сестра полонянки когда-то выковыривала у младшей из уха засунутую туда по баловству вишневую косточку.
Бродники тоже смирились с потерей и бросили мертвую. Каган успел подобрать свою дочь раньше, чем на нее опустился с неба первый ворон-стервятник, успев, однако уронить ей на чрево тяжелое черное перо.
Закончив свой бесплодный торг с погоней, бродники прилегли в тени скифского кургана перевести дух.
И вот Уврат очнулся и разом вскочил. Ему показалось, что во сне его схватили за руки и за ноги какие-то чужаки и стали растаскивать в разные стороны. Оказалось, что в самом деле от того самого места, где он лег, а теперь стоял, ветры подули сразу на четыре стороны света, и потому Уврату сначала во сне, а потом и наяву стало трудно дышать.
Такое с ним повелось с самого детства. Он не успел на свет раньше Коломира. Отец больше любил первенца и однажды разрешил Коломиру взять в руки свой меч, а Уврата подпустил к своему мечу только следующей весной. Потом пришел последыш, который оставил на дороге мертвой их мать. Отец не любил последыша и никогда не давал ему своего меча, но никогда и не бил его и трогал его так, как трогают осиное гнездо или еще не остывшую подкову. Зато последыша любили мамки и никогда не давали его в обиду. Однажды, когда они все отвернулись кто куда, Уврат не долго думая дал младшему здорового пинка, и тот отлетел, как тюфяк, набитый сеном. Последыш никогда не жаловался мамкам, но сначала от обиды и боли краснел или бледнел, а потом всегда мстил. И тут он, не успев мертвецки побледнеть, живо достал из-за пазухи дохлую осу и кинул ее в Уврата -- да так метко, что она впилась своим жалом тому в веко и повисла.
– - А ты съел нашу маму!
– - закричал на младшего Уврат так громко, что по всему граду разнеслось.-- Ты волк! Волк!
Последыш побелел и выхватил из-за пазухи еще одну осу, но не успел ее бросить в брата, как она запахла паленым, затлела в его пальцах и посыпалась на землю золой.
Тогда одна из мамок размахнулась длинной крапивой, словно мечом, и хлестнула ею Уврата по губам. С тех пор он все злые слова берег про себя.
Наконец наступило время, когда Уврата оставили без своего ветра, отчего ему и стало такс трудно дышать. Вот как это случилось. Сначала наступило лето, когда отец сказал, что последыш возьмет добычей все ромейское царство, и отправил тоого, совсем не смышленого, к ромеям за Поле. Потом пришла та зима, в какую отец стал готовить старшего сына к гону на Поле.
– - А твоя пора еще не настала,-- сказал он среднему, потянув его вверх, к небу, за волосы, так, что Уврату пришлось привстать на цыпочки.-- Подрасти на пядь. Летом останешься за старшего. Вместе со старым Витом.
Уврат уже умел махать мечом не хуже Коломира, а из лука стрелял даже вернее его -- попадал через реку в паука, развесившего сеть на чертополохе.
– - Лучше в бродники уйду,-- не сдержавшись, пробурчал он.-- Возьму не меньше братнего.
Князь ухватил его за волосы еще крепче, потянул еще выше и так оторвал от самой земли.
– - Возьмешь, да не похвалишься,-- в полном спокойствии напутствовал своего среднего сына князь-воевода, глядя, как тот судорожно сучит ногами, стараясь достать до своей родной тверди.-- Бродникам обратной дороги ниоткуда нет. Их ветер между небом и землей до смерти носит, а после смерти бросает, как падаль, воронам. Каково, сын, тебе между небом и землей? Вольготно?.. Никак уразумел своим умом?
Ночью Уврат потихоньку забрался на вежу и сквозь слезы и тьму приглядел себе такую сторону, куда еще не вела ни одна Турова дорога и не вилась еще ни одна Турова тропа. На рассвете он оседлал черного коня, с разбегу вскочил на низко стелившийся утренний туман -- и был таков, в одночасье обернувшись бродником.