Цареубийцы (1-е марта 1881 года)
Шрифт:
— А что там, братцы, делается, страсть!..
Турки уже более не стреляли по Волынцам, и в цепях зашевелились. Кто сел, кто даже и встал и напряженно смотрел и прислушивался к тому, что делалось под Систовом.
— Глянь, а гляньте, что делается? Стрелки пошли… Слышите, музыка.
Легким ветром доносило певучий, красивый стрелковый наступный марш.
— А идут-то! Идут! Как на учениях!..
— «Ура» слышно, значит, пошли уже по-настоящему…
«Ура» все гремело и гремело, не переставая, перекатываясь все дальше и дальше. Потом раздались залпы:
— Ваше благородие, — обратился к Афанасию солдат, — гляньте, наши казачки в самый Систов входят. Знать ушли оттеля турки.
Радостное, ни с чем не сравнимое чувство победы теплым током залило сердце Афанасия и сразу вместе с ним явилось и нестерпимое желание есть и спать. Он вспомнил, что и точно, не спал всю ночь, ничего со вчерашнего вечера не ел и не пил, и вот уже солнце нового дня перевалило далеко за полдень и невыносимо печет, нагоняя дремоту. Афанасий растянулся на земле, надвинул кепку на брови и сейчас же забылся крепким и покойным сном.
Спал он недолго. Сквозь сон услышал, как совсем подле него кричали:
— Подпоручика Разгильдяева к командиру полка!
Афанасий встал, протер глаза, обтер платком разомлевшее от сна и солнечного зноя лицо, вскочил на ноги, поправил кепку, стряхнул от земли мундир и шаровары и огляделся. Шагах в ста от него стоял полковник Родионов и сзади него жалонеры полка с пестрыми ротными и батальонными значками.
Афанасий окончательно стряхнул с себя сон и, придерживая рукой саблю, побежал к полковому командиру.
— Подпоручик Разгильдяев, забирайте жалонеров и ступайте в Систово, — Сказал ему Родионов. — там разыщите штаб дивизии и узнайте, что делать полку, куда ему теперь идти? Если укажут ночлег — провесьте бивак жалонерами.
— Слушаюсь, — бодро ответил Афанасий.
Усталость точно слетела с него. Он скомандовал жалонерам и быстрым шагом пошел вниз к шоссе.
Как только Афанасий по Тырновскому шоссе стал приближаться к Систову, ему стало ясно: победа! Невозможное стало возможным. Русские войска окончательно перешли через Дунай…
У входа в Систово была такая толчея, что Афанасию пришлось протискиваться через нее.
У колодца болгарки непрерывно черпали воду. Скрипело по-мирному деревянное колесо колодца, мокрое ведерко подхватывали десятки рук, и запекшиеся, воспаленные, запыленные губы жадно приникали к студеной воде. Румяные, чернобровые лица болгарок под пестрыми платками улыбались, сверкали белые зубы.
Донцы в белых фуражках с назатыльниками, в расстегнутых мундирах поили у колоды запотевших, с прилипшей пылью на боках и крупах, приморенных лошадей. Пики были прислонены к плетню, на остриях их пестрели букеты цветов.
Людской гомон шумел по улицам.
Вдруг загрохотали барабаны и грянула музыка. Болгарки в праздничных платьях, в монисто из монет, поднимали маленьких детей над головами, чтобы те могли разглядеть Русов освободителей. У садовых плетней женщины и старики
Старо-Егерский марш гремел эхом, отдаваясь по улице. Житомирцы в колонне по отделениям, круто подобрав штыки, входили в Систово. Знамя под золотым копьем колыхалось над штыками. Болгары снимали шапки с голов. Все громче звучали голоса приветствий:
— Да живие Царь Александр!
— Добре дошли!
Внезапно, радостно и празднично грянул хор песельников:
Шуми Марица окрвавенна, Плачи вдовица люто ранена. Напред да ходим, войницы милы, Дунав да бродим с сички сили… Марш, марш, с генерала наш!.. Раз, два, три! Марш войницы! Женские голоса болгарок звонко вторили победному гимну: Марш, марш, с генерала наш!.. Раз, два, три! Марш войницы!— Ура-а-ааа!.. — загремело в толпе жителей.
— Живие!.. Живие-е-еее!!!
Афанасия с его жалонерами сначала притиснули к садовым плетням, потом подхватили в общем солдатском потоке и понесли к городской площади. Вокруг мощно гремел хор:
Юнака донски нам с водитель, С препорец левски — вождь победитель. Виждите, деспоти, генерала наш, Чуйте запойми Николаев марш! Марш, марш! С генерала наш! Раз, два, три! Марш войницы!Вдруг остановились, сорвали ружья «к ноге», сжались в колонне. Хор смолк, солдаты снимали кепи, вытирали вспотевшие лбы, шумно сморкались.
Афанасий протолкался через колонну на площадь. У церкви с белыми жестяными куполами стояло духовенство в высоких шапках и в золотых ризах. Крестный ход с иконами и хоругвями вышел навстречу войскам. Седовласый и седобородый, смуглый болгарин в длинном черном сюртуке — систовский старшина — говорил речь генералу Петрушевскому, стоявшему против него. Девочка в расшитой пестрыми нитками рубашке и пестрой юбке поднесла генералу громадный букет лилий и роз.
— Да что вы, право. — смущенно говорил Петрушевский. — Да я же не главный здесь начальник. Это же надо генералу Драгомирову.
— У генерала Драгомирова тоже е, — сказал старшина.
Священник выдвинулся с крестом, глухо, в унисон, звенели певчие. В открытые двери и храма за священником и крестным ходим входил Петрушевский с букетом и руках…
Раздалась команда, взяли ружья «вольно» я тронулись дальше. По площади раздавались крики:
— Живие Царь Александр!
— Ура!