Цари и скитальцы
Шрифт:
После тяжёлого и бестолкового Совета Девлет-Гирей захотел спать. Возможно, на него напала вещая дремота. Однако ничего, кроме лошадиной ноги, торчащей из болотной топи, хан не увидел. Зловещее видение было настолько глупо, что неудобно было звать прорицателей.
Хан помолился в одиночестве. И сразу же ногайцы приволокли в ставку русского гонца.
Когда его с заломленными, туго скрученными руками гнали к шатру, он тоже не поостерёгся и провалился в приостровную топь. Смеясь, его толкали пиками. Потом сообразили, что русский просто хочет захлебнуться в болотной жиже, чтобы избежать допроса. Копы-кулы спасли его. Всё лицо русского исполосовала до крови осока,
Грамота подтверждала мудрые и худшие опасения хана.
Московский воевода Токмак-мурза радостно извещал Воротын-мурзу, что из северных улусов к нему на помощь идёт один из лучших немецких нурадынов, датский царевич Арцымагнус. Вся сила, прежде направлявшаяся великим князем против шведов, двинута на татар. В войске Арцымагнуса немецкие гофлейты, много пушек и пищалей. Немцы запомнили татарские душегубства в Ливонии и пленных брать не собираются. Они рабами не торгуют.
Весть требовала тщательной проверки.
Сначала Безобраза просто били. Он принимал удары, словно деревянный. С него содрали сапоги, заколотили палкой по подопревшим пяткам. Он молча корчился.
Тогда ему ремнём с продетой палкой перекрутили детородный орган. Безобраз взвыл и потерял сознание. Отлили, разожгли костёр... Дальнейшее описывать не надо, во-первых, потому, что стыдно за венец творения, а во-вторых, сам Безобраз уже не различал оттенков пытки. Он только ощущал своё страдающее тело с перелетающими, растущими и спадающими болями — от головы к ногам, от позвоночника к немеющим промежностям, а что с ним делали огнём, и шилом для починки сбруи, и деревянными щипцами, и острым угольком, он и на страшном суде не сможет рассказать. Но, даже если бы его сломали, он не ответил бы ни на один вопрос Девлет-Гирея: он ничего не знал. Однако хан снова и снова приказывал допрашивать гонца, мстя ему за свою тоску незнания. Под затихающие хрипы легче было поверить в подлинность грамоты — ведь ради ложных вестей, ради игры люди не стали бы так рисковать и мучиться.
Когда зрачки Безобраза, похожие теперь на хлопья свернувшегося белка, перестали сужаться от подносимых горящих веток, зять хана Ази Ширинский сказал:
— Вести верные. Но у нас есть ещё место, где знают многое о русском войске: двор Шеремет-мурзы, Кусково. Ночью туда отправлены надёжные люди. Ждём.
Девлет пнул стынущий труп и ощутил в паху глубо кий болезненный укол. Заковылял в шатёр. Уткнувшись лицом в подушку, вспомнил родное: усыпанную звонким мергелем дорогу от Бахчисарая к пещерной церкви древних христиан; орлов, взлетающих над известковой пропастью царственно и лениво; запах кумыса и винограда из долины.
Вечерело. По шатру, как дождь, забарабанили густые комары. «Я старый и больной, — пожаловался богу хан. — Зачем сюда тащили? Я не хочу...» Копы-кул у входа закрыл руками уши, чтобы в них не проникла жалоба царя. Он так и не узнал, чего не хочет хан...
...А в тридцати вёрстах от крымской ставки шла потная и быстрая работа. На ровной, сажени в полторы, терраске речки Рожай, вблизи погоста Воскресения-на-Молодях, посоха — серая скотинка войны — снова крепила гуляй-город. Щиты, высотой чуть больше, чем всадник на коне, соединялись деревянными штырями. Изнутри подсыпали землю и поднимали площадки для стрельбы. Гуляй-город перегородил Серпуховскую дорогу и прилегающие поля версты на три. На крыльях он изгибался и упирался в лес, где были сделаны непроходимые засеки. Одна заросшая тропа вела из гуляй-города в глубину леса,
Внутри гуляй-города укрылись Большой и Сторожевой полки. Полки Правой и Левой рук окапывались рвами, ямами, валами. Князь Воротынский уделял особое внимание тому, что позже назвали инженерным обеспечением боя. Посоха лила пот.
Воеводы Хованский и Хворостинин знали о состоянии работ. Это позволило им сыграть с татарами жестокую шутку: введя в лесное сражение все силы Передового полка, князь Хворостинин стал внезапно отступать. Нет ничего заманчивей для конницы, чем бить бегущих, «показавших плечи». Ногайцы Тебердея преследовали русских вёрст десять до Рожая. С низкого северного берега гуляй-город был виден плохо. Русские гнали запалённых коней по пойме, орда с победным воем катилась за ними, кони перемахнули речку и вылетели на бровку террасы перед щитами.
Русские развернулись влево, увлекая за собой растянувшуюся, словно на праздничных скачках, многотысячную конную толпу. Когда перед гуляй-городом оказались одни ногайцы, когда в прицельных щелях замелькали бараньи полушубки и грязные хутыны, стрельцы выполнили последнюю команду: «Пали!» Неспешно задымились фитили, искры достигли пороха на полках, и крупные пули с мерзким шмяканьем и одинаковой лёгкостью пробили ситец, железо неухоженных кольчуг и нежной кожей обтянутые шеи лошадей.
С изумлённым воем ногайцы откатились от щитов, плюющих смертью. Передовой полк, развернувшись, потешился в неразберихе бегства. Когда взбешённый Тебердей собрал ногайцев за рекой для нового удара, Передовой полк уже укрылся в гуляй-городе.
Терпение Девлет-Гирея иссякало. Он был готов броситься на юг или на север, только не оставаться на опостылевшем болоте. В тридцати вёрстах русские избивали лучшие ногайские отряды. Отсюда ему казалось, что он не допустил бы ни промашки Тебердея, ни возведения забора на колёсах: не для того ли Алды и Али-Гиреи были оставлены в тылу, чтобы тревожить русских?
На пятый день войны Девлет-Гирей яснее представлял соотношение своих и русских сил. У Воротын-мурзы народу было раза в три-четыре меньше. Напрашивалось мудрое решение: если с севера идёт царевич Арцымагнус, необходимо до его подхода уничтожить Воротын-мурзу. Бить московитов надо по отдельности, — так завещали ханы Золотой Орды... Сражение у Воскресения-на-Молодях, а не слепой рывок к Москве решит исход войны.
В сумерки собрался унылый русский дождь. В шатёр пришли мурзы из Ближнего совета. За ними копыкулы ввели троих татар в русской одежде. Старший, не отрывая глаз от пыльного узора на ковре, сказал, что верные, дорого купленные люди с подворья Малого Ивана Шеремет-мурзы, второго человека в русском войске, клялись, что на Москву ждут самого великого князя. Князь замирился со шведами и ведёт на помощь Воротын-мурзе опричные полки стрельцов, немцев и даже продавшихся татар, отъехавших в Москву с изменниками Муртазой-Али и Сеин-Булатом.
— Верно ли это? — спросил устало хан.
— Так говорят, — ответили лазутчики.
Их было незачем пытать: диван-эфенди сам засылал их на долгую двойную жизнь в Москве и верил, как самому себе.
Девлет-Гирей, царевичи и мурзы в последний раз обдумали полученные вести. Они не совпадали. Кто возглавляет войско: великий князь или царевич Арцымагнус? Вести шли из разных, никак не связанных между собой источников. Если бы они совпали полностью, к ним отнеслись бы с недоверием. Сама живая противоречивость — свойство истины — убеждала даже лукавого Ази Ширинского, а уж царевича Алды и подавно.