Царица Пальмиры
Шрифт:
Рывком схватив ее в объятия, он впился в ее губы неистовым и диким поцелуем. Он разжигал огонь в ее теле до тех пор, пока соски ее грудей не сделались такими же твердыми и острыми, как острие ее палаша. В сердце у нее бушевала отчаянная жажда возмездия, и она в ярости кусала его губы.
— Сука! — прошептал он, прильнув к ее губам. Потом его поцелуи сделались нежными и наполнились такой пылкой страстью, что она почувствовала, как гнев куда-то исчезает, а его место занимает иное, нежное чувство. Его руки, крепко сжимавшие ее запястья, ослабли. Она подняла руки и обвила их вокруг
— Лонгин… — с трудом прошептала она. Ей очень хотелось удовлетворить его желание и свою собственную, не менее глубокую страсть.
— Лонгин ушел, — последовал ответ. Быстро оглядев комнату, она убедилась, что Марк сказал правду. — Не здесь и не сейчас! — снова прошептала она.
Ей было немного стыдно оттого, что их могли обнаружить.
— Здесь и сейчас! — ответил он, увлекая ее вниз, на кушетку.
— Ну пожалуйста, Марк… — молила она.
— С большим удовольствием, — ответил он.
Потом она почувствовала его руки под своими ягодицами. Он легко приподнял ее, и она ощутила, как горячий кончик его члена трется о бутон ее женственности. Она почувствовала, что сама поощряет его пойти дальше, и поняла, что пропала.
На этот раз между ними не было никаких нежностей — желание было слишком велико. Снова, снова и снова он проникал в ее тело. «Это подобно погружению в кипящий мед», — думал он. Наслаждение так и исходило из нее. Он уже думал, что больше ничего не осталось, но оно снова наступило, и в конце концов именно она заставила его поддаться и наполнила его таким восторгом, что он вскрикнул.
Она протянула руки и приподняла его лицо, склонившееся к ее плечу. Она любила смотреть ему в глаза, когда они лежали в объятиях страсти. Целуя его нежными легкими поцелуями, она снова произнесла те слова, слушать которые он никогда не уставал.
— Я люблю тебя, Марк! Я люблю тебя! Никогда не покинь и меня! Никогда!
Взгляд его сапфирово-голубых глаз проник в ее глаза и сказал ей то, что в эти минуты нежности и одновременно пылкости не могли вымолвить его губы. Снова возникла глубокая и отчаянная жажда любви. Она чувствовала, как она растет и наполняет ее таким наслаждением, что некоторое время ей даже казалось, что всего лишь один миг отделяет ее от смерти. «Ничто не может сравниться с этим чудесным ощущением. — размышляла она, — только он один может его дать». Снова и снова он вел ее по тропе страсти, до тех пор, пока восторг не вспыхнул в ней звездопадом крошечных золотых огоньков. Потом она рухнула в бархатную бездну, заполненную теплой, нежной пеленой, которая обволакивала, баюкала и охраняла ее.
Когда она снова пришла в себя, он смотрел на нее с выражением смущения.
— Неужели все это произошло только потому, что я поставил под сомнение твою удаль во владении палашом? — спросил он.
Расслабленная его любовью, она смогла лишь тихонько усмехнуться в ответ. Не в силах сдержаться, он склонился над ней и покрыл ее лицо нежными поцелуями.
— Я обожаю тебя, моя царица, — тихо произнес он. — Я обожаю тебя, любимая!
— Значит, я завоевала эту победу, Марк! В ее голосе слышались дразнящие, торжествующие нотки. Тогда он рассмеялся. Он не мог удержаться, ведь ей удалось так искусно перехитрить его!
— Ты честно выиграла эту победу, любимая, — признал он. Послышался осторожный стук в дверь библиотеки, и Марк поднялся с кушетки, схватил свою длинную тунику, накинул ее и закрепил тогу. Он взглянул на Зенобию, которая так же быстро одела свою изящную, длинную белую столу с широким поясом из золотых квадратов, усыпанных кусочками персидской бирюзы. Она кивнула, и он произнес:
— Войдите!
В комнату вернулся Кассий Лонгин со словами:
— Полагаю, вы уже уладили разногласия, дети мои. Когда я был вынужден поспешно удалиться, мне показалось, что вы находились на пути к этому.
Они рассмеялись, и Зенобия ответила:
— Мы действительно полюбовно договорились, Лонгин, и я легко выиграла победу.
— Царица и в самом деле непобедима, — улыбаясь, согласился Марк.
Казалось, его слова пророчили то, что произошло по прошествии месяцев.
Пальмирские легионы двинулись через Сирию, подавляя на своем пути всякое сопротивление, действуя от имени Римской империи. Малую Азию решительно усмирили, и только после этого Зенобия возвратилась в свой город-оазис.
Там она обнаружила, что за время отсутствия ее сын, мальчик-царь, превратился в юношу. Он стал таким же высоким, как она, а обликом походил на своего отца Одената.
— Неужели я так долго отсутствовала? Или ты действительно стал мужчиной? — удивлялась она.
— Да, я стал мужчиной, — ответил он.
Исчез писклявый ломающийся голос, который она помнила при прощании. Она слышала сильный и уверенный голос мужчины. — У него есть присущая вам сноровка в делах управления, — тихо сказал Лонгин. — Он уже начал править, и править хорошо.
— Только под вашим руководством и под руководством Мария Гракха, — учтиво ответил шестнадцатилетний царь.
— Странно, — размышляла Зенобия. — Я полагала, что ты предпочтешь военную карьеру, как твой отец.
— Пока еще у меня не было такой возможности, мама. Ты и Марк возглавляли армию.
— Но ты еще слишком молод, чтобы сражаться, — протестовала она.
— Но теперь я вырос и возмужал. Я поведу армию в Египет этой зимой. Цари Пальмиры всегда были хорошими полководцами.
— Нет! — спокойно возразила она.
— Что? Неужели ты так любишь войну, мама?
— Теперь я вижу, Ваба, что возмужало только твое тело, но не разум.
— Я — царь, и я поведу армию!
— А я — царица, и ты еще не достиг совершеннолетия. И пока это так, мое слово здесь, в Пальмире, последнее! Тебя повсюду окружает опасность. Я сделаю все, чтобы защитить тебя, пока ты не женишься и не родишь сына.
— Я выберу себе жену, — сказал он, и в то же мгновение она поняла, — выбор уже сделан. Она заклинала богов, чтобы девушка оказалась подходящей.