Царица Пальмиры
Шрифт:
— Нет, любимая, — проговорил он, наклонившись, чтобы ласкать языком ее ухо. — Не будь слишком торопливой, ведь у нас еще есть время.
Его язык двигался по запутанному лабиринту другого ее уха, на мгновение слегка пощекотав его.
Она извивалась под ним, и ее желание росло с каждым прикосновением, с каждой лаской. Его руки любовно гладили ее трепещущие груди, и он старался запомнить линии ее тела; ощущение, которое давало прикосновение к ее атласной коже; ее чудесные груди — эти медовые холмы нежности, которые напоминали ему о самой великой богине-матери; ее длинные, сильные ноги, которые могли охватывать мужчину в страстном объятии с такой же легкостью, с какой они охватывали бока огромного серого жеребца, ее мраморно-гладкие
— Ах, любовь моя, — пробормотал он, приникнув к спутанному узлу ее влажных волос. — Не знаю, смогу ли я вынести разлуку с тобой.
Его голос дрожал от волнения, и Зенобия почувствовала, что непрошеные слезы начали скатываться по его щекам.
— Сделай так, чтобы мы стали одним целым, дорогой, — молила она. — Я умру, если ты не сделаешь этого!
И она изогнулась дугой, чтобы принять его в себя, а он стал энергично проникать в ее страждущее тело.
Снова и снова он вонзался в ее наполненную страстным желанием плоть, и Зенобия плакала как от радости обладания им, Так и от того, что знала — утром он уедет. Наконец, его страсть достигла пика, и его семя хлынуло в теплую темноту ее лона, а он в изнеможении упал на ее грудь. Она тихо плакала, в то время как он содрогался от наслаждения. Как же сможет она существовать без него? Ведь он — сама жизнь. «О мама, — подумала она, — если между тобой и отцом все было вот так же, то теперь я наконец могу понять ту любовь, которую вы испытывали друг к другу!»
Несколько минут они лежали, сжимая друг друга в объятиях и не говоря ни слова. Он слышал, как ее сердце постепенно успокаивается. «Она — невероятная женщина», — думал он, и он постарается побыстрее закончить дела в Риме. Если его отец действительно смертельно болен — а его мать была не такой женщиной, чтобы преувеличивать, — тогда ему придется принять на себя обязанности главы семейства, но вначале он вернется в Пальмиру за Зенобией. Потом ему пришло в голову, что у него нет никакой причины оставаться в Риме. Он не любит Рим и в действительности никогда не любил его. Его младший брат Аул обосновался в Британии, а две его сестры, Луция и Эвзебия, живут со своими мужьями далеко от Рима: Луция — на севере, близ Равенны, а Эвзебия — на юге, в Неаполе. Его мать, возможно, предпочтет вернуться в Британию вместе с Аулом. И тогда он свободен и сможет жить в Пальмире, сделать ее своим домом, вернее, их домом. Он поделился своими мыслями с Зенобией и услышал радость в ее голосе, когда она отвечала ему.
— Ты хочешь сказать, что действительно сделаешь Пальмиру своим домом? Покинешь Рим?
— Я уехал из Рима пятнадцать лет тому назад, любимая. Разве у меня есть дом там? Собственное дело? Все это можно купить. Все это не имеет значения и не вызывает у меня никаких чувств. Мой дом — там, где ты, любимая. Мой дом здесь, в Пальмире.
Зенобия разрыдалась, и горячие слезы заструились по ее щекам, намочили подушки, попали в уши.
— Теперь, — сказала она, наконец овладев собой, — теперь я смогу вынести твой отъезд! Я пошлю с тобой шестерых моих охранников, Марк. Первый из них возвратится назад из Триполи, чтобы сообщить мне, на каком корабле ты отплыл. Второй и третий привезут мне письма от тебя из портов, в которые вы будете заходить; четвертый приедет прямо из Бриндизи и сообщит, как ты добрался до берегов Италии; пятый принесет мне весточку из Рима; а последний останется с тобой и будет сопровождать тебя на обратном пути. Он принесет мне самую счастливую новость из всех — новость о том, что ты едешь домой!
— Да будет так, любимая! — согласился он. Потом его губы вновь встретились с ее губами и начали пить их сладость. Ему захотелось снова овладеть ею, и она радостно раскрыла ему свои объятия и снова приняла его. В эту ночь они любили друг друга почти безостановочно, любили губами, руками и глазами. Они прикасались друг к другу и ласкали друг друга. Они наслаждались друг другом до тех пор, пока не лишились сил. Наконец, за час до рассвета, они впали в короткий успокоительный сон, а проснувшись, были спокойны и сосредоточены.
Они сказали друг другу слова прощания наедине, в своей комнате любви. Их губы на мгновение прижались друг к другу, взгляды встретились в молчаливом понимании.
— Ничто не помешает мне вернуться к тебе, любимая, — сказал он.
— Я буду ждать, — ответила она.
Официально они попрощались в главном внутреннем дворе дворца, в присутствии Лонгина, юного царя, его брата и других членов совета десяти.
— Пожалуйста, передай императору Аврелиану наши приветствия и выражение нашей преданности, Марк! — сказал царь. — Надеемся, его правление будет долгим и благополучным. Какое несчастье, что Клавдий умер от чумы!
Марк улыбнулся.
— Буду счастлив передать приветствия вашего величества императору Аврелиану. Он женат на моей дальней родственнице. Кроме того, он прекрасный полководец. Полагаю, если сенат будет сотрудничать с ним, Рим расцветет при его правлении.
Царь кивнул и произнес:
— Прощай, Марк Александр Бритайн. Пусть боги будут с тобой и хранят тебя, пока ты не вернешься к нам в Пальмиру!
Марк поклонился юному царю и кивнул всем остальным. Потом его глаза вновь отыскали Зенобию. Они пристально, с любовью смотрели друг на друга.
— Прощай, любимая! — нежно сказал он и услышал в ответ:
— Прощай, сердце мое! Я буду ждать!
Не оглядываясь, он сел на своего белого жеребца и выехал через главные ворота дворца в сопровождении раба и шестерых личных охранников Зенобии. Он не знал, что она поднялась в башню дворца, из которой открывался вид на главный караванный путь, и наблюдала за ним, пока он и его маленький отряд не превратились в пятнышки у самого горизонта.
Несколько дней спустя возвратился первый из охранников Зенобии. Марк Бритайн и его отряд отправились из Триполи в плавание на первоклассном торговом судне под названием «Счастье Нептуна». Прежде чем достичь Бриндизи, оно должно было остановиться только на Кипре и Крите. Возвратился второй посланник, а вскоре и третий. Путешествие проходило спокойно, море оставалось тихим, а ветер — благоприятным. Скоро он должен был приехать в Рим. Через два месяца в Пальмиру вернулся четвертый посланник. Возлюбленный царицы благополучно достиг берегов Италии. Зенобия перестала беспокоиться. Аппиева дорога, самая известная дорога империи, вела из Бриндизи прямо в Рим и была исключительно безопасной.
Теперь Зенобия обратила свой взгляд на Египет. Они покинули Пальмиру ранним зимним утром. Царица и ее красавец сын ехали вместе в великолепной золотой колеснице, запряженной четверкой угольно-черных коней. Граждане Пальмиры, стоявшие по обе стороны дороги до самой триумфальной арки, кричали восторженными голосами при виде своей любимой царицы и царя.
— Как они любят тебя! — дивился Вабаллат, слыша крики толпы.
— Нет, как они любят тебя! — поправила она его. — Ведь ты — царь.
— Нет, — ответил сын. — Я еще не заслужил их поклонения. Это тебя они приветствуют. Но когда мы вернемся и проедем через эту триумфальную арку, — вот тогда они будут выкрикивать мое имя, и я заслужу это!
Глава 8
Дагиан, жена Луция Александра Бритайна, поспешила в атрий своего дома и протянула руки в радостном приветствии. — Марк!
И бросилась в объятия своего старшего сына, а потом расцеловала его в обе щеки.
— Хвала богам, ты благополучно прибыл домой! Он отступил назад и принялся рассматривать ее. Ей уже шестьдесят, и все же он не заметил больших изменений за те пятнадцать лет, которые он отсутствовал. Ее чудесные волосы, когда-то золотистые, теперь стали седыми, но голубые глаза, которые он унаследовал от нее, остались ясными и острыми, как всегда. Ее прекрасное лицо не обезобразили морщины.