Царица Проклятых
Шрифт:
Но какова была цена веры, которая гальванизирует страны и посылает одну армию воевать с другой, которая разделяет карту мира на побежденных и победителей, которая истребляет поклонников чуждых богов?
Однако в последние несколько столетий произошло настоящее чудо, не имеющее ничего общего с духами, видениями или голосами с Небес, приказывающими тому или иному фанатику сделать то-то и то-то!
Мы увидели, что человек как вид развил в себе способность сопротивляться магии чудес, скептицизм в отношении деяний духов или тех, кто утверждает, что видит их, понимает и излагает их истины.
Мы
И с потерей уважения к сверхъестественному вмешательству, к легковерию во все, что разъединено с плотью, наступил самый просвещенный век, ибо мужчины и женщины ищут высочайшее вдохновение не в царстве невидимого, но в царстве человека – того, кто обладает одновременно плотью и духом, кто является одновременно видимым и невидимым, земным и трансцендентным.
Экстрасенсы, ясновидящие, ведьмы, если хотите, уже не имеют прежней ценности, я в этом убеждена. Духам больше дать нам нечего. То есть мы переросли нашу подозрительность в отношении подобного безумия и движемся к совершенству, которого мир доселе не знал.
Наконец-то слово стало плотью, если вспомнить загадочное и древнее библейское изречение, но слово есть слово разума, а плоть – признание общих для каждого мужчины и женщины потребностей и желаний.
А что принесет в этот мир вмешательство нашей царицы? Что она ему даст – та, само существование которой не имеет к нему отношения, та, чей ум веками был заперт в царстве непросвещенных снов?
Мариус прав: ее необходимо остановить, и никто не осмелится ему возражать. Мы должны подготовиться, чтобы помочь Мекаре, а не расстроить ее планы, даже если это означает конец для всех нас.
Но позвольте мне изложить вам последнюю главу моей повести, где содержится наиболее полное освещение угрозы, которую представляет собой Мать.
Я уже упоминала о том, что Акаша не истребила мой народ. Он продолжал жить в моей дочери Мириам, в ее дочерях и в дочерях, родившихся у ее дочерей.
Через двадцать лет я вернулась в деревню, где оставила Мириам, и обнаружила, что она превратилась в молодую женщину, взращенную на историях, которые позже стали «Легендой о близнецах».
При свете луны я повела ее с собой в горы, открыла перед ней пещеры ее предков и отдала ей немногочисленные ожерелья и золото, все еще спрятанное в глубине расписанных гротов, куда остальные боялись заглядывать. Я рассказала Мириам все известные мне истории о ее предках. Но я предостерегла ее: держись подальше от духов, держись подальше от любых сделок с невидимыми существами, как бы их ни называли, в особенности если их именуют богами.
Потом я отправилась в Иерихон, на переполненных народом улицах которого легко было найти жертву, мечтающую о смерти, чтобы она не отягощала мою совесть, и где легко было укрыться от любопытных глаз.
Но в последующие годы я много раз навещала Мириам. Мириам родила четырех дочерей и двух сыновей, которые, в свою очередь, произвели на свет
Двести лет спустя я впервые записала все имена своей семьи, ибо к этому времени их набралось уже на целую деревню, и мои записи заняли целых четыре глиняных таблички. Потом я принялась заполнять табличку за табличкой историями начала, историями женщин со Времени до прихода луны.
Несмотря на то что я иногда посвящала странствиям в поисках Мекаре целое столетие и охотилась тогда на малоосвоенных побережьях Северной Европы, я всегда возвращалась к своей семье, к своему тайному укрытию в горах, к своему дому в Иерихоне и опять записывала историю развития семьи – какие и у кого родились дочери и имена появившихся у них дочерей. Я записывала информацию и о сыновьях – об их достижениях, личностных качествах и иногда героизме. Но об их отпрысках – нет. Не было никакой возможности установить, действительно ли дети этих мужчин были моей крови и крови моего народа. Таким образом, родословная всегда велась по женской линии.
Но никогда, никогда за все это время не открывала я своей семье тайну злой магии, изменившей меня. Я твердо решила, что это зло никогда не коснется семьи; таким образом, если я и использовала мои постоянно возрастающие сверхъестественные способности, то лишь тайно и так, чтобы этому всегда находилось естественное объяснение.
К третьему поколению я превратилась просто в родственницу, вернувшуюся домой после многих лет, проведенных в чужой стране. Если я и вмешивалась в жизнь моих дочерей, чтобы помочь им деньгами или советом, то делала это как человек, не более того.
Тысячелетиями я анонимно следила за семьей и лишь изредка играла роль долго пропадавшей где-то родственницы, чтобы прийти в ту или другую деревню или на семейное сборище и подержать на руках детишек.
Но в ранние века христианской эры мое воображение посетила новая концепция. И я создала миф о ветви семьи, хранящей ее историю, – ибо теперь у меня в изобилии накопились таблички, свитки и даже переплетенные книги. И в каждом поколении этой вымышленной ветви была вымышленная женщина, к которой переходила функция хранительницы семейной летописи. Эту почетную обязанность должна была исполнять женщина по имени Маарет, и, когда того требовало время, старая Маарет умирала, а новая наследовала ее обязанности.
Таким образом, я всегда находилась в семье, родственники знали и любили меня. Я стала писать письма, превратилась в благодетельницу, в объединяющее звено, в таинственную, но пользующуюся доверием гостью, которая приходила, чтобы положить конец ссорам и исправить несправедливость. Пусть меня снедали тысячи страстей, пусть я веками жила в разных странах, изучая новые языки и обычаи, восхищаясь бесконечной красой мира и силой человеческого воображения, я всегда возвращалась к семье – к семье, которая знала меня и многого от меня ждала.