Царица Савская
Шрифт:
Откуда-то донесся крик: «Саба и Алмаках!»
В моих глазах стоял дождь, звезды, которых на небе не было, и сумерки, которых вокруг не существовало.
Я заметила, что Яфуша окружили северяне, услышала слабый звон мечей, потому что мир для меня внезапно начал терять все звуки. Мне подумалось: я умру. Но лучше уж здесь, вот так, чем перед двором Хагарлат. Грязь холодила мне щеку.
Но на поле оставался Макар. И Азм. И Яфуш. И тысячи людей, готовых расстаться с жизнью согласно сделке, заключенной мною с самим Алмакахом.
Вставай.
Вздох,
Грохот и хаос битвы вернулись в мои уши.
Я перекатилась на бок, боль прошила мои руки, заставила сердце заколотиться в ушах. Оттолкнувшись от земли, невероятно тяжелая и совершенно невесомая одновременно; я поднялась, и поле словно закружилось под моими ногами.
Я видела оазис, тела, разбросанные, словно кровавые руны.
Над нами возвышалось лишь одно: золоченый ковчег на вершине белого проблеска, поводья, волочащиеся по грязи. Я споткнулась… и побежала, медленно, как в кошмаре, к брошенному маркабу.
Попыталась схватить уздечку, промахнулась, оскалившийся верблюд шарахнулся прочь, и я нырнула за поводьями. Налегая всем весом на поводья, я заставила верблюда повернуть голову и пригнуть шею. Целая вечность ушла на то, чтобы перебросить ногу через его шею— сесть верхом, расседлать его я не могла, — а затем я вознеслась наверх. Схватилась за раму из акации, забралась в ковчег, намотав поводья на запястье.
— Дочь Алмакаха! — Это был один из соплеменников. Ножен при нем я не видела, заметила лишь, что он явно ранен, однако протягивает мне палку, которой погонял своего верблюда.
Я схватила ее и, хлестнув по акациевой коробке, послала верблюда в галоп.
Хаос. Я добралась до разбитого фланга, сердце бешено колотилось в груди. Я кричала, звала Макара и, не найдя его, начала призывать всех известных богов. Ответом был сплоченный крик — передо мной, ожившим боевым хором.
Алмаках!
Я не видела, как покачнулись ряды северян. Едва слышала призывы рогов своих соплеменников. Собрав все силы, я поднялась на ноги в маркабе.
Лишь одно — лишь единственное лицо — имело для меня значение.
Но только в последний миг мне удалось заметить Макара, увидеть его спутанные волосы, липнущие к залитому кровью лицу. Он рухнул на землю в тот самый момент, когда племя Амана попятилось.
Потом говорили, что я призывала мощь Алмакаха, сидя в колыбели из золотых полумесяцев маркаба, словно царица на троне.
Что я сорвала свое платье, как боевые девственницы прошлого, что криком вернула силы своим бойцам, и северные народы пали от их мечей.
На самом же деле я просто упала с верблюда, и меня подобрал Яфупп. И после того, как меня привезли в город и объявили царицей, сломанные ребра продержали меня в постели несколько недель. Я не желала просыпаться.
Мой возлюбленный был мертв. Корона стала моей.
Хагарлат, моего сводного брата Даммара и их влиятельных придворных задушили по приказу Вахабила, моего нового главного министра. Я позволила Ниману и нашим сородичам рейд мести на Нашшан, Амана прочих союзников прежней власти. Они окружили колодцы племен, потребовав тысячи верблюдов и столько же рабов, чтобы продать не ближе Дамаска с первыми торговыми караванами.
Мои сородичи вернулись с триумфом, но я не ощущала радости победы. Я обрела царствование, отравленное сожалением.
Мои дни проходили в медленном плаванье между бодрствованием и милосердным сном после лекарственных настоек. В те часы я часто говорила с Макаром, пока он не превращался в жертвенного козленка и кровь его не оказывалась в золотой чаше.
Наконец я проснулась и швырнула флакон с настойкой на мраморный пол.
Когда Азм объявил церемонию принесения в жертву пяти сотен быков и трех сотен козлят во время храмового празднества, я отправила вместо себя юную девственницу, повелев ей смотреть в кровавый котел. Азм был растерян и не понимал, отчего я отказалась снова провидеть будущее, а я так и не открыла ему правды: в тот день на поляне я попросила благовоний, поскольку боялась потерять сознание.
А глядя в кровь, я не увидела в ней ничего.
Глава пятая
Мариб, жемчужина Сабы, стоял на перекрестке дорог мира. Пути ее караванов тянулись от горных высот южного Хадрамаута к северу от Дамаска, ее морские пути пролегали от Офира до восточного Инда. Любой, кто имел дело с торговлей пряностями, рабами, золотом, слоновой костью, благовониями, тканями, украшениями или экзотическими животными, имел дело с дорогами и портами Сабы. Что означало: любой имел дело со мной.
В первые месяцы своего царствования я отправила колонистов из Сабы на север, в великую долину Джауф, где позволила им выбирать поля предавших меня племен Нашшана и Амана. В ответ они стали моими работниками, возводя в оазисах новые крепости и храмы. Торговый путь — жизненно важная артерия объединенного царства Сабы — был в безопасности.
Я приняла на службу людей тех племен, что бились за меня на равнине, людей из родственных им племен и нескольких Пустынных Волков. Я призвала глав самых влиятельных кланов окрестных племен присоединиться к ритуальному празднеству в храмовом комплексе — и заключить пакты об объединении с нами в обмен на наше покровительство.
Дожди были обильны, на полях зеленели сорго и просо. На краю пустыни тамариск и мимозы расцвели пышным розовым цветом, пески омыл синий гелиотроп.
Я наняла целый корпус инженеров, чтобы чинить каналы и избавляться от извечного налета ила. Я советовалась с Вахабилом по поводу назначения новых министров и вице-министров торговли и казначейства, советников в колонию Пунта за узким морем.
Я посвятила храму бронзовую фигуру Макара и установила ее напротив статуй матери и отца — проследив, чтобы статуи Хагарлат и моего сводного брата ритуально очистили от проклятий и убрали. Но, в отличие от статуи отца, который посвятил немало усилий культу Алмакаха, о чем свидетельствовали надписи на бронзе, и матери, славившей богов своей невероятной красотой, Макар был украшен лишь одним словом — «сердце», как напоминание о том, что Алмаках отнял у меня.