Царская экспертиза
Шрифт:
— Блокула? Очень странное слово, никогда не слышал.
— Я думаю, может, оно цыганское? Или же бессарабское? У вас же в полиции должны быть сведения об инородцах.
— Да разыскать — то будет не проблема, если такой человек действительно там живет оседло, имеет свой дом и всё прочее. Вот ежели приезжий — это труднее. Но я попробую. Тебе когда надо?
— Чем быстрее, тем лучше.
— Раньше завтрашнего всё равно не получится. Я тебе с человеком записку пришлю, чтоб тебе не ехать. А что, собственно, случилось? На что тебе этот Блокула?
Алексей не хотел пускаться в пространные объяснения и потому ответил коротко:
— История с небольшим мошенничеством, так ничего серьёзного, уверяю. Сам разберусь.
Вернулся
На следующий день Алексей Иванович решил никуда не уходить и непременно дождаться обещанную дядей записку. Часов в одиннадцать появился помощник квартального надзирателя и вручил ему запечатанный конверт. Шумилов предложил полицейскому водки, тот категорически отказался, сославшись на жару; впрочем, возможно он просто боялся уронить себя в глазах родственника высокого начальника. Проводив помощника квартального, Алексей вскрыл конверт и обнаружил там небольшой листок, на котором было написано всего несколько слов. «Упомянутого Б. нет ни в Ручейниках, ни в Замостье, ни в Ростове вообще».
Хотя такой результат можно было предвидеть, Алексей Иванович расстроился. Всё — таки он надеялся, что обладатель странной клички всплывёт в адресном или криминальном учёте городской полиции. Ан нет…
Судя по тому, что Гунашиха направила к «Блокуле» Александру Егоровну Максименко около года назад, этот человек уже был известен бабке и находился в зоне досягаемости, другими словами проживал где — то здесь, а не каком — нибудь Акмолинске, на другом конце России. И мальчишка, выскочивший из повозки Гунашихи, помчался резво, как человек, хорошо знающий дорогу. Отсюда напрашивался вывод, что «Блокула» обитал (или обитала?) в этом квартале давно. Во всяком случае, мальчик там бывал неоднократно. Мог ли «Блокула» жить у кого — то в гостях? Очевидно, нет, никак не мог. Род занятий этого человека требует секретности, уединения и сосредоточенности. Да и люди такими соседями тяготятся. Мог ли «Блокула» снимать домик? Теоретически, да. Но домик загадочный знахарь (или знахарка) всё же не снимал — Шумилов был в этом абсолютно уверен. При длительном проживании в арендованном доме сведения о «Блокуле» неизбежно попали бы в адресный стол. Полицейский опыт свидетельствовал, что даже искушённые в нелегальной работе революционеры испытывали очень большие затруднения в своих попытках обосноваться в провинции. Полицейский учёт в России был поставлен хорошо и обладатель даже очень надёжных документов, но подозрительного поведения, достаточно быстро привлекал к себе внимание полиции. Что же тогда получается? А то, что «Блокула» — это именно местный житель, живущий тут сравнительно давно; он всем известен, внимания к себе не привлекает и особо не конспирируется. Это, видимо, как раз тот случай, когда отсутствие конспирации оказывается лучшей формой конспирации. Дом у него, видимо, свой; человек этот одинок, поскольку по народным поверьям колдуны и знахари должны быть именно одинокими людьми. Хотя это не означает, что «Блокула» живёт один, возможно, рядом с ним находится какая — то родня. Во всяком случае, в глазах обывателя этот человек и его повседневный быт выглядят достаточно обыденно.
Что — то об этом человеке говорит его прозвище. «Погоняло» за просто так не даётся, тем более такое необычное. Слово «Блокула» несёт какую — то смысловую нагрузку, просто Шумилов не мог её понять. Алексей прекрасно знал, что у русских людей клички не берутся «с потолка», они всегда метко отражают какую — то существенную черту личности — особенности внешности, какую — то характерную повадку или особый навык обладателя. Кличка припечатывается к человеку намертво и сопровождает его иногда всю жизнь. Если слово «блокула» означает «косоглазый» или «одноухий», то нетрудно понять, что розыск такого человека сразу упростится, поэтому очень хотелось бы узнать, что же именно прячется за загадочным словом.
Обдумав сложившуюся ситуацию, Шумилов решил направиться к Антонину Максименко. Это был человек образованный, опять же, в гимназии местной преподавал, ему, как говорится, и карты в руки.
В комнате Антонина было светло и уютно. На столе, придвинутом к распахнутому окну, выходившему в палисадник, стопкой лежали книги, а сам Антонин, склонившись, делал какие — то выписки из раскрытого журнала в толстую тетрадку. За стенкой переругивались голоса, с улицы доносились крики детворы, но Антонину, похоже, сие никак не мешало работать. Он даже не сразу обратил внимание на стук Шумилова в дверь, и тому пришлось стучать вторично.
— А, это вы, Алексей Иванович! — обрадованно воскликнул Антонин, вскакивая со стула навстречу гостю. — Очень рад! Замечательно, что вы зашли!
— Боялся, что не застану вас, Антонин. Чем это вы заняты? — Шумилов взял в руки журналы со стола. — «Вестник Европы», «Гражданин», а это что? «Исторический вестник». А что именно вы ищете в некрологах графа Толстого, министра внутренних дел?
— Как это вы догадались, что меня интересуют именно некрологи покойного министра? — изумился Антонин.
— Считайте это простой наблюдательностью, — усмехнулся Шумилов. — А вы часом не на службе?
— Нет — нет, подождите. — Антонин не дал увести разговор в сторону. — Объясните, как вы догадались, что меня интересуют некрологи графа Толстого. Ведь в журналах нет ни одной закладки и они закрытыми лежали на столе! Вы в библиотеку ходили и спрашивали у библиотекаря?
— Помилуй Бог, Антонин. То, что вы говорите, отдаёт манией преследования. Делать мне больше нечего, как ходить в библиотеку и расспрашивать там, какие книги вы заказываете.
— Тогда объясните. Я не стану разговаривать дальше, пока не услышу исчерпывающего ответа. — Антонин явно занервничал. Такая реакция заставила Шумилова с удивлением посмотреть на него.
— Антонин, вы совершенно неправильно отреагировали на моё шутливое замечание. Всё очень просто, я сейчас объясню. Граф Дмитрий Андреевич Толстой скончался 25 апреля сего года, оставаясь на посту министра внутренних дел. Некрологи в его память в мае — июне были опубликованы практически во всех газетах и журналах России. Вот я вижу у вас на столе «Журнал министерства народного просвещения» майский номер; «Вестник Европы» июньский, двадцать шестой том «Исторического вестника» тоже вышел в июне. По библиотечным овальным штампам нетрудно догадаться, что это не ваши личные журналы, а библиотечные. Это всё очень разные издания, как по тематике, так и по аудитории, на которую они рассчитаны. Стало быть, вы подобрали их, руководствуясь неким критерием общности. Мне показалось, что таковым критерием является то, что во всех из них присутствуют некрологи графу.
— Да, действительно, — усмехнулся Антонин. — Всё очень просто. Только я бы ни за что не догадался под таким углом всё это… увидеть.
— Это всего лишь наблюдательность. А для чего вы заинтересовались жизнью графа Толстого?
— Мне надо подготовить материал к уроку, посвященному памяти графу. Можно это сделать попозже, скажем, в конце августа, но я решил заняться этим сейчас. Время есть, почему бы не сходить в библиотеку, не набрать книжек, не почитать, верно? А что в столице говорили о графе? Как он выглядел, вы его, вообще — то, видели?
— Представьте себе, я с ним даже шампанское пил.
— Вы шутите.
— Нисколько. Он покупал через наше «Общество» землю, довольно большая была сделка… две тысячи десятин, пятьсот душ временно обязанных крестьян в Михайловском уезде Рязанской губернии. А это традиция: если крупная сделка проходит, то после подписания документов выносится шампанское и приглашаются все лица, прикосновенные к оформлению документов. Да и потом доводилось встречаться с Дмитрием Андреевичем. Скажем так, по вопросам, представлявшим взаимный интерес.