Царские дети и их наставники

Глинский Борис Борисович

Больная сочла необходимым угодить Елизавете Петровне настолько, что когда в день кризиса ей было предложено побеседовать с немецким пастором, она отказалась и пожелала, чтобы к ней был приглашен о. Тодорский. Такой поступок принцессы привел всех придворных в восхищение, и положение ее при дворе окончательно упрочилось. С этого времени о ней начали даже печатать в тогдашней газете "С.-Петербургские Ведомости" сообщения, где, между прочим, говорилось: "Молодая принцесса показывает великую охоту к знанию русского языка и на изучение его ежедневно по несколько часов употреблять изволит". Тут же было сказано о "неусыпной терпеливости" невесты наследника во время болезни.

Все эти обстоятельства приносили желанные ей результаты, и вскоре все стали смотреть

на нее с уважением и полным сочувствием. Ознакомление ее с православием совершилось быстро, и вскоре она ясно и отчетливо могла произносить русские молитвы и православный Символ веры. С неменьшим успехом шли ее занятия и русским языком у Ададурова, чему немало помогало то, что принцесса постоянно практиковалась в русской разговорной речи.

В июне 1744 г. принцесса София была торжественно миропомазана, причем по получении от Новгородского архиепископа Амвросия благословения, она ясным и твердым голосом и чисто русским языком произнесла Символ веры, не запнувшись ни на едином слове, и на все вопросы архиепископа отвечала с уверенностью и твердостью. Своим поведением в церкви новонареченная великая княжна Екатерина Алексеевна привела всех в восторг и удостоилась в тот же день получения от Елизаветы Петровны богатых подарков.

25 августа 1745 г. состоялось, при великолепной обстановке, ее бракосочетание с наследником русского престола, по церемониальному образцу свадьбы французского дофина в Версале и польского, Августа II, в Дрездене. Но, вступив в семью русского царственного дома, Екатерина Алексеевна оставалась здесь одинокой; она замкнулась в себе, и единственным духовным наслаждением ее в это время и явными, неразлучными друзьями сделались книги, авторы тех многочисленных произведений иностранной словесности, которые приковывали к себе внимание в то время передового заграничного общества.

IV.

В первое время своего замужества Екатерина Алексеевна читала исключительно беллетристические произведения французской словесности, из числа которых на нее произвели особенное впечатление "Письма г-жи Савинье" своей правдивостью, веселостью и живостью изложения. От этих писем она перешла к Вольтеру. Затем, в течение 1747 -- 1748 гг., она прочитала два обширных исторических труда -- "Историю Генриха Великого" Перификса, "Историю Германии" о. Барра и записки Брантома.

Это историческое чтение поставило ее лицом к лицу с жизнью европейских народов, познакомило с галереей портретов выдающихся людей Запада -- королей, военачальников, знаменитых дам. Ее любимым героем сделался Генрих IV, которого она считала и в позднейшие годы своей жизни величайшим полководцем, примерным государем и умнейшим человеком; с ним она мечтала встретиться "на том свете", усматривая в этом величайшую себе награду. После этих исторических трудов Екатерина Алексеевна с замечательным усердием изучает громаднейший энциклопедический словарь Беля, обнимающий собою последнее слово всех наук того времени -- политических, философских и физико-математических. Таким образом, при помощи указанного подбора чтения Екатерина успевает скопить обширный запас сведений по самым разнообразным отраслям знания. Разобраться же в этих сведениях, привести их в порядок и систему, осветить их светом философской мысли помогает ей знакомство с творениями французских ученых, чтению которых она посвящает второй период своего самообразования.

Некогда в Гамбурге гр. Гюлленборг, в беседе с Цербстской княгиней, упрекнул ее, что она обращает слишком мало внимания на дочь, которая, по своему развитию и философскому складу ума, обнаруживает даровитость натуры. Через пять лет тому же графу пришлось снова встретиться с когда-то маленькой принцессой, а ныне великой княгиней Екатериной Алексеевной, но уже не в Германии, а в России. При встрече он поинтересовался, как идут ее занятия. Она сообщила ему программу своего чтения и вообще умственного труда, на что он заметил ей:

– - "Философ в 17 лет не может познать самого себя. Княгиня окружена такими рифами, среди которых можно опасаться крушения, если только душа не особо высокого закала. Вашему высочеству необходимо питать душу возможно лучшим чтением, в интересах которого я беру на себя смелость рекомендовать вам прочесть "Жизнеописания знаменитых мужей Греции и Рима" Плутарха, жизнь Цицерона и "Причины величия и падения Римской республики" Монтескье".

Екатерина попросила Ададурова достать ей из библиотеки Академии Наук эти книги, но они показались ей несколько скучными и, во всяком случае, малодоступными ее пониманию. Только через несколько лет, когда она прошла уже обстоятельную школу беллетрического чтения и легкого исторического, она обратилась к сочинениям, указанным ей графом Гюлленборгом.

Прочитав одну серьезную книгу, великая княгиня поспешила обратиться к другой, третьей, четвертой, черпая в каждом новом сочинении целые неведомые откровения, освещавшие ей ярким светом значение событий всемирной истории. "Дух законов" Монтескье, "Летописи" Тацита, по собственному сознанию Екатерины, произвели совершенный переворот в ее голове. Первое из этих произведений она называла своей настольной книгой, какой оно должно быть, по ее мнению, "для каждого государя, обладающего здравым смыслом".

Не менее Монтескье произвел на нее сильное впечатление и Вольтер, сочинение которого "Опыт о нравах и духе народов" окончательно уяснило ей ход исторической жизни народов. Вольтер надолго так сильно покорил ее ум, что она считала себя ему обязанной чуть ли не всем своим образованием. По этому предмету она однажды, даже впоследствии, став императрицею, писала немецкому ученому, Гримму: "Вольтер -- мой учитель; ему, или, вернее, его сочинениям, я обязана образованием своего ума и головы. Я его ученица..." А самому Вольтеру, вскоре по своем вступлении на престол, она так говорила в письме: "Могу вас уверить, что с 1746 года, когда я стала располагать своим временем, я чрезвычайно многим вам обязана. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, писанных не так хорошо, и из которых нельзя извлечь столько же пользы... Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими я обязана вам".

Вообще Екатерина внимательно следила за европейской серьезной литературой и спешила приобретать все, что там выходило в свете капитального, изучая все предметы настойчиво и серьезно.

Наряду с этими занятиями шло ее ознакомление и с русской жизнью. Она сумела постичь в совершенстве русский язык, русские нравы, историю нашего народа и ту скудную литературу, которая успела к пятидесятым годам прошлого столетия, однако, уже народиться.

V.

По счастию, никто не мешал великой княгине пользоваться прелестью научного самообразования и уходить всецело в светлый мир идей и теорий. Муж ее почти все время бы занят забавами, Елизавета Петровна мало интересовалась ее внутренним миром, новорожденный ребенок, Павел Петрович, с первого же момента своего появления на свет был у нее взят на попечение державной бабушкой. Не принимая никакого участия в делах государственных, не зная обязанностей матери и супружеской дружбы, Екатерина Алексеевна могла вволю наслаждаться любимыми авторами, на чьих произведениях она научилась искусству управления и знания людей. Долгий и серьезный труд самообразования, без руководителей и помощников, выработал в ней сильный характер и просвещенный ум, стоявший на высоте философских требований времени. Обязанная всем исключительно самой себе, она в этом отношении в значительной степени схожа в судьбе с великим преобразователем России, Петром I. Подобно ему, она всего достигла личным напряжением воли и, с детства не подготовленная к серьезной и ответственной задаче управления обширнейшей страной, сумела, однако, с честью выйти из этого положения и явила человечеству высокий образ царственной труженицы, воистину достойной высокой жребия, который, некогда еще на родине, ей предсказал немецкий гадатель.