Царские забавы

Сухов Евгений Евгеньевич

Для бояр и окольничих Петр Семенович заготовил лакомство особенное — повелел прирезать полдюжины хряков, а головы запечь до такой степени, чтобы кожица была хрустящей и ломкой и могла щекотать язык только от одного прикосновения к ее шероховатой поверхности.

Все ожидало государя, все замерло, чтобы потом пробудиться сокрушительным весельем. Вино было разлито в братины и кубки, пироги нарезаны и выставлены на тарелки, мясо разложено в блюдах, заполнены перешницы и солонки, томились в ожидании гости, а государь Иван Васильевич все медлил.

Глава 7

Самодержец

уже было собрался ехать в Кадашево, уже челядь раскатала по земле дорожку прямо к государевым саням, когда Иван Васильевич махнул рукой и велел распрячь лошадей.

— Эй, слуги дворовые, принесите три дюжины кур, — распорядился царь Иван.

Боярские дети немедленно бросились выполнять распоряжение самодержца и через четверть часа вернулись, сжимая в руках по огромному мешку, в которых трепыхались и жалобно кудахтали перепуганные птицы.

— Девок зовите, да таких, чтобы с телесами были и при титьках! — распорядился Иван Васильевич.

Дворяне разбежались по палатам кликать мастериц, а боярские дети бросились на Сытный двор, где бабы были особенно крепки и спелы, и скоро во дворец приволокли два десятка самых толстых девиц, каждая из которых толщиной могла соперничать с самим боярином Морозовым.

Боярские дети ожидали новой потехи и не ошиблись.

Постоял малость Иван Васильевич, полыбился на толстух, а потом сказал:

— Девоньки, свадебку я сегодня справляю. Жаль, не могу я вас с собой забрать. Вот вы напоследок порадуйте своего государя, не откажите в просьбе, половите кур. Я страсть как эту забаву люблю!

Эта была давняя потеха Ивана Васильевича, к которой он пристрастился с молодости: повелит бабам раздеться донага, а потом рынды заставляют их ловить во дворе кур. Девки бегают по двору, норовят схватить птиц и так трясут огромными телесами, что государь давится от смеха.

— Ну, чего же вы, девоньки, застыли? Аль примерзли? — прикрикнул на баб Малюта Скуратов. — Потешьте государя, или, может быть, веселья моим молодцам хотите доставить? Они с вас живо сарафаны посрывают!

Рынды уже вытряхнули кур из мешков, и птицы перепуганными бестиями метались по двору, вызывая баб на развеселое игрище.

Бабы в нерешительности топтались.

— Ведь сорвут же сарафаны, ироды, с них станется! — переглядывались женщины. — Господи боже!

А затем, одна за другой, стали сымать через голову сарафаны, обнажая толстые ляжки.

— Исподнее долой! Исподнее сымай! Разнагишайся! — орал Иван Васильевич, разгоряченный увиденным. — Ха! Ха! Ха! Потешьте своего государя, а то ему сегодня за свадебным столом с молодой женушкой от скуки помирать придется! Ну чего же вы, девоньки, застыли?! Хватайте кур! Чем живее отловите, тем раньше я вас со двора отпущу!

Бабы, разбивая лбы, ринулись на кур. Они как будто и вправду хотели позабавить государя перед свадебным застольем — метались за курами так резво, как будто от этого зависела их жизнь.

— Вы, видно, девки, курятины давно не ели! — хохотал Иван Васильевич. — Тогда отчего вам так быстро бегать?

Особой удачливостью отличались поварихи Сытного двора, которые огромными белыми глыбинами метались по площади, грозя сокрушить на своем пути всякого. Девки, выказывая недюжинное старание, загоняли кур в углы и расторопно отлавливали в мешки. Птицы с перепугу проявляли не меньшую изобретательность: они норовили промчаться у девок между ног и, подобно ястребам, без конца вспархивали к самым крышам теремов.

— Ха! Ха! Ха! — смеялся царь. — Вы, девоньки, совсем не желаете повеселить своего государя-батюшку! Да вы едва топаете! Разве кур так надобно ловить? Видать, вам помочь придется. Эй, стрельцы, подгоните девок, а то они совсем бегать разучились. Пошибче их гоните! Пошибче! Вот так! Вот так! Бердышами им подсобите, пускай резвее побегут. Уколите вон ту, толстозадую.

Девки прытко бегали по лужам, во все стороны разбрызгивая грязь, и, растопырив руки, наводили на кур такой страх, что те, мечась, кудахтали истошно.

Тела у баб были сытые, откровенные в своей наготе, поварихи так трясли всеми местами сразу, как будто хотели уморить самодержца смехом. И если не замечать наставленных на баб бердышей, можно было бы подумать, что эта игра доставляет им не меньшую радость, чем самому самодержцу.

Иван Васильевич тыкал перстом в баб и орал:

— На ту посмотри! На ту сивую! Та, что с титьками огромными. Да тебе, бабонька, ими кур глушить надо.

— Одной такой титькой половину дворца передавить можно, — поддакивал Малюта.

На государеву потеху сбежалась посмотреть челядь со всего двора; они облепили окна, выглядывали из-за дверей и не уступали в веселье самому Ивану Васильевичу, гоготали так, что перепугали буйволов на Скотном дворе — быки грозно мычали и били рогами в ворота, и было ясно, что еще один такой натиск, и бревна косяков будут разбиты в щепки.

Сам дворец напоминал огромный амфитеатр, где все места были заняты по чину; из окон за голыми бабами и снующими курами подглядывали дворяне и стольники; с крыльца наблюдали мужи познатнее — боярские дети и кравчие; ну а самые именитые держались подле государя. Тайком, стараясь не попасть мужам на глаза, приоткрыв занавесочки, с терема за забавой наблюдали сенные девки и боярышни, которые не желали уступать в веселье остальной челяди и давились смехом, не опасаясь быть услышанными.

Наконец была выловлена последняя курица, и, вырывая птицу друг у друга, уже разодранную, бабы запрятали ее в мешок.

— Эх, доставили вы мне великую радость! На славу распотешили. А теперь бегите титьки прикрывать.

Напоследок царь одарил баб платками из своих рук, а потом, перекрестившись, послал гонца, чтобы стольники готовились к пиршеству.

— Как Марфа? — повернулся Иван к Скуратову.

Григорий Лукьянович уже открыл рот, чтобы произнести: «Бела как смерть!», но вовремя спохватился.